Более того, они заверили султана, что венский двор совсем не собирается плечом к плечу выступать вместе с русскими против Порты. У императора Франца-Иосифа свои взгляды на происходящие вокруг Османской державы события, и они совершенно не совпадают с взглядами Петербурга.

В качестве доказательства была организованная тайная встреча министра иностранных дел Порты с австрийским послом, который если не в полной мере подтвердил слова Рэдклифа, то не опроверг их.

Вернувшийся к жизни и повеселевший султан воспарил духом. Страхи ушли прочь, и повелитель сераля собрался дать достойный ответ Меншикову, но Рэдклиф категорически запретил ему это делать. С этого момента британец прочно взял в свои руки процесс переговоров Стамбула с Петербургом, и султан только повиновался его воле.

Для начала был приготовлен фирман, по которому Абдул-Меджид признавал право православных священников на ключи от храма в Вифлееме, первоочередность в проведении в нем религиозных обрядов и самостоятельность в действиях по его содержанию. Одним словом, это было то, чего требовал царь от турок в своем первом письме.

Подобные действия султана вызвали сильное негодование со стороны французского посла, но Рэдклиф заверил его, что данный фирман не будет иметь никаких реальных последствий в вопросе о святых местах. Британец был в этом абсолютно уверен, так как текст фирмана был подготовлен лично им и имел один подводный камень, миновать который светлейший князь никак не мог.

На другой день Меншиков действительно заявил туркам решительный протест, так как в фирмане не было никаких гарантий со стороны султана на то, что дарованный султаном приоритет для православных священников не будет изменен по прошествии времени.

В тот день турки дали ответ на второе послание Николая. В нем султан признавал за русским императором статус покровителя православных народов, находящихся в подданстве Порты, но при этом в фирмане не было ни слова о праве царя вмешиваться в дела исповедовавших православие. Также ничего не было сказано о готовности султана подписать с императором договор по этому поводу.

Как и следовало ожидать, Меншиков подал протест и на этот документ, сопроводив его подачу грозными упреками и предупреждениями. Главная суть их заключалась в том, что царский посланник дал туркам ровно десять дней для внесения в документ требуемых им поправок.

Эти слова князя вновь возродили в душе султана погасшее было пламя страха, успокоить которое удалось лишь сообщением о том, что корабли британского и французского флота находятся в водах Эгейского моря и только и ждут сигнала прибыть к Принцевым островам.

Узнав об этом, Абдул-Меджид успокоился, и так хорошо, что, несмотря на недавние страхи, проявил характер. Хорошо помня заветы предков о том, что белых гяуров следует держать на расстоянии, султан не дал согласия на ввод европейских кораблей в Мраморное море. Подобные действия могли привести к потере лица султаном, и Рэдклиф не стал настаивать. На данный момент его устраивало, что владыка двух святынь беспрекословно выполнял все его рекомендации в переговорах с русскими.

В них возникло затишье, обусловленное временем на размышление, данным князем туркам, и британец решил открыто обозначить свое присутствие в этом деле. На следующий день он отправился на прием в русское посольство для встречи со светлейшим князем.

Помня личную неприязнь императора к несостоявшемуся послу Англии в России, Меншиков не стал принимать Рэдклифа, сославшись на нездоровье. Весь разговор с британским послом вел помощник князя, но по большому счету для посла это было даже хорошо. Послу не стоило больших трудов разыграть перед ним ловкий спектакль. Рэдклиф с большим волнением вещал Озерову о той озабоченности, которую породили у англичан последние действия России. Признавая за царем безусловное право иметь свои интересы в балканских делах, посол говорил о том, что военные силы, скопившиеся на границе с Турцией в Бессарабии, вызывают опасения и пугают Лондон.