– Не желаю, только жених этот, что кот в мешке. Против справного мужика не озлюсь. Сестре решать.

– Что верно, то верно, – сказал Степан, – поторопились мы. Ни печка, ни квашня не готовы, а мы блины собрались печь. День свободный выкроился, вот и наладились к тебе. Не обессудь.

– Погодьте, мужики, вы ж как снег на голову, пройдём в хату, побалакаем с сестрой, – заторопился Емельян, выбрасывая руку вперед с узловатой почерневшей от работы пятерней, приглашая проходить.

Друзья переглянулись, пряча нерешительность в карманы.

– Тронули, бах и сварим кашу.

Топтали сапогами двор не спеша, на ходу припоминая, как и о чём говорено в таких случаях. Припоминалось плохо. Виденное и слышанное когда-то мутилось, как лужа от косого дождя на разбитой дороге.

– Принимай, хозяйка сватов, – гаркнул чёртом Емельян в широко распахнутые двери.

– Тю, скаженный, перепугал дурной шуткой! – раздался звонкий голос Мани.

– Ничего не дурной, – заворковал весело Емеля, пропуская вперед сватов. – Бравые молодцы слово имеют.

Маня и Глаша поднялись из-за стола, на котором штопали одёжку, увидев Евграфа и Степана, вздернули от неожиданности головы, с недоверием глядя на гостей.

– Проходите, мужики, седайте на лавку. На ногах правды нет.

– Желаем здоровья, – Евграф слегка склонил голову, грузно усаживаясь на лавку.

– Здравствуйте! – сказал и Степан.

– И вам не болеть, – ответила Маня, а Глаша кивнула головой, чувствуя, как волнение румянцем разукрасило её глазастое лицо.

– Земляк мой вдовый объявился, Серафим Куценко, – решительно взялся за дело Евграф, – слыхали о таком? Слыхали. Был у нас, просил сватать Глафиру. Мы уж на базу Емельяну все откозыряли. Сказал нам, что вдовой доли сестре не желает. А решать невесте.

– Больно тощ казной женишок, – быстро пришедшая в себя от неожиданного поворота, Маня поджала губы.

– Зато станом крепок да работящий. Вот на что смотреть надо, – сказал Степан.

– Были бы руки да голова не дурная, а казна дело наживное. Нынче он уж три десятины поднял, – горячо похвалил Евграф жениха, пристукнув кулаком по колену. – Это не фунт изюму.

– Так у него двое пташек, – усмехнулась Маня, – с ними бедовать, что по крапиве хаживать.

– Не скажу – что мёд, однако Глафиры голос пока не слышен.

– Уж, не со страху ли ко мне, Граня, вдовца сватаешь? – с усмешкой вышла из-за стола невеста в длинной юбке и белоснежной кофте, хорошо рисующая высокую лебединую грудь, на которую засматривался при встрече каждый мужчина.

– Я тебе замужнего счастья желаю. Не век же ты под крышей брата жить собралась? Край здесь, я смотрю, суровый, малолюдный. Обжиться не просто, без мужика погибельно.

– Ты, Глаша, больно раскудахталась, как кура наша пеструшка, – в сердцах сказал Емеля, громыхнув табуретом, на котором сидел, – Граня да Стёпа дело гуторят. Летом дел по горло, не до жинки порой, а зимой – стынь да скука. Не от неё ли прошлой зимой зубатились, яки волки те? Новая зима скоро явится.

– То-то, жить где?

– Времянку поставите! На помочь пойдём, как лес заготовите, – сказал Степан. – Пока земля не шибко промёрзла – столбы поставьте, да на завалинку изнутри верхний слой снимите. На штык.

– Гляжу, у вас на всё совет есть, – зарделась от такого участия Глафира. – Где ж жених-то, в кустах прячется?

– У нас был, от бражки неловко упал, синяки набил.

– Смерть причину найдёт, – засмеялась Глаша, – не пойму – вам-то какой прок?

– Тот прок, Глаша, что земляки мы, переселенцы, плечо подставить соседу не грех, – сказал Евграф с твердой уверенность в своей правоте. – Ты обмозгуй наше сватовство ноченькой, да утречком брата к нам пошли, пока мы в лес по дрова не уехали. Да и будьте здоровы.