В восемь часов Кейт встала, приняла душ, оделась и спустилась вниз. Взломанную дверь в столовой отремонтировали еще в феврале, но дверь из кухни в сад по-прежнему толком не запиралась. Кейт чувствовала холодный воздух, которым тянуло сквозь щели. Эта дверь была сущей катастрофой, являя собой источник расходов на отопление и серьезный пробел в безопасности. Но в конечном счете не это обеспечило преступнику доступ в дом. Из этого следовало, что убийца не знал о расположении комнат, в которых обитал Ричард. Разбивать стекло в столовой было рискованно, и это создавало много шума, в то время как кухонную дверь можно было практически бесшумно снять с петель. Преступник выслеживал Ричарда, но не входил в круг его ближайших знакомых, иначе он знал бы об этом. Также можно было исключить рабочих, которые работали в доме за пару недель до убийства. И людей из окружения горничной. Кейт знала, что в этих направлениях сразу провели расследование, но, как и следовало ожидать, это не принесло результатов. Она была убеждена, что злодеяние как-то связано с прошлым отца. А это означало поиски иголки в гигантском стоге сена, выросшем за сорок лет службы.

Накануне вечером Кейт разогрела банку консервированной фасоли, найденной в кухонном шкафу, но с завтраком все обстояло плачевно. Наверное, стоило прислушаться к совету Калеба Хейла и купить что-нибудь в супермаркете. Пара тостов с джемом пришлись бы сейчас весьма кстати, но ничего такого в доме, конечно же, не было. Осталось еще несколько банок фасоли. Кейт невольно улыбнулась. Оставшись один, Ричард питался крайне однообразно. Впрочем, ее рацион не сильно отличался от отцовского. Кейт уже и не помнила, когда в последний раз наслаждалась по-настоящему красивым, умело приготовленным блюдом. Прежде такое случалось в Рождество. Она проводила праздники у отца, они вместе готовили, и пару раз он даже водил ее в хороший ресторан. Как обычно, они говорили обо всем подряд, только не о своих проблемах. Кейт подозревала, что отец чувствовал себя очень одиноким, хотя не заговаривал об этом. А ей не хватало мужества рассказать, как ей в действительности было плохо. Она убеждала себя, что просто не хочет тяготить его, чтобы он не тревожился за свою единственную дочь. Но в глубине души знала, что за этим кроется: ей не хотелось разочаровывать отца. Ему не стоило знать, что собственная жизнь виделась ей совершенно безнадежной. Хотелось быть дочерью, которой он мог бы гордиться.

Кейт стояла на кухне и грела руки о кружку с горячим кофе. Чего-чего, а кофе в доме было предостаточно. Пришлось сделать над собой усилие, чтобы не смотреть на стул, на котором отец сидел связанным в ту ночь. На котором он в конце концов умер. Кто-то задвинул стул под стол – вероятно, горничная, которая убиралась здесь после того, как сняли оцепление. Тогда, в феврале, пол был забрызган кровью. Кейт хорошо помнила, как закружилась у нее голова от увиденного, и девушка из полиции придержала ее и отвела в гостиную. Кто-то принес ей чай. Все были очень предупредительны и милы.

Теперь от крови не осталось и следа. Кухня выглядела очень чистой и опрятной. Ничто не напоминало о драме, которая разыгралась здесь в ту ночь. «Надо было открыть окна, – подумала Кейт, – в доме слишком холодно, и все пропахло сыростью…»

Кейт зябко поежилась. Хоть было еще довольно рано, казалось, холод в доме не имел ничего общего с утренней прохладой. Она связывала это с тем фактом, что здесь никто больше не жил, и более двух месяцев все было закрыто наглухо, а отопление выставлено на минимальный уровень. Кейт вспомнилось, какая жизнь царила тут в прежние времена, хоть их семья и состояла всего из трех человек. Но мама всегда лучилась радостью и теплом, а отец даже после тяжелого рабочего дня бывал в хорошем настроении. Кейт вспоминала свое детство как счастливое и теплое время. И до сих пор не могла понять, почему позднее так и не смогла наладить свою жизнь.