– Видишь что-нибудь? – Киф толкнул Дина плечом. В углу открылась низкая дверь, полоса дневного света немного рассеяла темноту в помещении.

– Какой-то ящик большой привезли, до пояса высотой сборщику.

– Нас теперь в ящик посадят?

– Что-то из ящика достают и в ведра складывают.

– Что достают?

– Сборщик все закрывает, только спину его вижу. Берет ведро, наклоняется в ящик, наполняет ведро. А чем не вижу. Достает уже с крышкой.

– Развели тайны, – фыркнул Киф. – Ты будешь ждать? Я пошел.

– Иди. Я за тобой, – согласился Дин. Ждать, в самом деле, не имело смысла.

Они подобрались к двери, парни топтались у выхода, уступая друг другу. Киф шагнул наружу, когда подошла его очередь, а Дин услышал странное повизгивание. Жалобное и многоголосое. Из того большого ящика. Холодея внутри от липкого страха, Дин в свою очередь оказался на улице. Солнце ослепило глаза, после темноты Дин с трудом проморгался, по щекам потекли слезы. Сборщик, тот пожилой, что расспрашивал Дина о бальзамике, выхватил из его рук ведро.

– Крышку держи!

– Держу, – теперь Дин увидел, что было в ящике.

Щенки, совсем маленькие и побольше, черные, пестрые, коричневые, серые, они тыкались слепыми мордочками друг в дружку, перебирали короткими лапками, пищали, искали своих матерей. Сборщик, не глядя, хватал щенков за шиворот и бросал в ведро. Дин нервно сглотнул, уже догадываясь, что от него потребуется. Испытание на безжалостность. Лучше не видеть и не слышать. Зажмурившись, Дин отвернулся. Такого зверства он не ожидал. Да и не встречался с подобным. В деревне собак почти не было. Бедняцкие дома и дворы, нечего охранять.

– Иди, хорони.

– Живых?

– Можешь убить сначала, – сборщик хмыкнул.

– Куда идти, – тихо спросил Дин.

– За угол завернешь, там недалеко лес, увидишь. Через час приду, проверю. Жди.

Что сборщик собрался проверять? Как глубоко Дин зароет беззащитных щенков? Зарыл живых или сначала убил? Та женщина, она знала, что им предстоит, знала, что из них сразу же начнут делать убийц. А Дин не убийца. Он даже комара отгонял, не хлопал. На негнущихся ногах Дин доковылял до угла. Лес начинался сразу за дорогой. Ведро оттягивало руку. Он носил и потяжелее ведра, мешки, вязанки дров, носил с утра до вечера, только никогда не при этом чувствовал сковывающего ужаса. Сборщик коротышка стоял на обочине и жестами показывал, куда кому идти. Видимо, в лесу парни не должны были встречаться.

– Прямо по дороге топай, метров пятьсот, до кривой березы, потом в лес свернешь. Понятно?

Дин кивнул. Из-под крышки не доносилось ни звука. Почему-то щенки не пищали, не пытались слабыми головенками открыть крышку. Подчинились своей участи? Так же как Дин? Или себя жалеешь, или других? Кривая береза неотвратимо приближалась, хотя Дин шел медленно, еле переставляя ноги. Как там Киф? Справился? Может, топил котят в своей деревне и ему это привычно? Только Дин такой неженка? Размазня. Подумаешь, щенки. Они ничего и не поймут. Что они видели, у них и глаза еще не открылись. Несколько дней жизни, это очень мало. За жизнь не считается.

Трава в лесу мягко пружинила под ногами. Лес осенний, яркий, словно обрадовался Дину. Сыпал под ноги листья как золотые монеты, манил грибными запахами, ласкал мягкими ветвями. Дин шел и шел, не решаясь остановиться и приступить к делу. Поздно сообразил, что у него нет ни лопаты, ни кирки, ни лома. Как он будет копать могилу для этих невинных малышей? Руками? Может, встретится готовая яма под корнями? Внезапно обессилев, Дин осторожно поставил ведро на полянке. Дрожащей рукой поднял крышку. Щенки не шевелились. Взял одного, другого – щенки были мертвы. Уже даже закоченели. Значит, умерли не сегодня.