. Но что Элизе оставалось делать? В ходе осторожных расспросов местных обитателей выяснилось, что здесь, на полпути к Какфилду, обитала небольшая община бельгийских монахинь-августинок. Своей церкви у них не было, только полуразвалившийся молельный дом в городке. Скит Святого Георгия. По воскресеньям сестры Святого Георгия кормили нищих. По средам у них был день молчания. По пятницам они шили одежду и работали в саду. Иногда, слыша, как эти двенадцать странных женщин поют с сильным бельгийским акцентом, миссис Туше восторгалась их плохими зубами, огрубелыми пальцами, уродливыми носами и жесткими волосами на ногах, пробивавшимися сквозь груботканые чулки. Их истовое убеждение, что любовь нельзя заработать, завоевать или заслужить, а можно лишь получить от щедрот душевных, как представлялось миссис Туше, подвергалось жесточайшему испытанию в чисто физическом плане.

5. Еще один пакет

Распаковка вещей казалась бесконечной до тех пор, пока с ней наконец не покончили. Уильям обустроился в новом кабинете, и Элиза также обосновалась на новом месте, обретя успокоение души и духа. Но потом, за несколько дней до Рождества, пришел новый пакет. Та же оберточная бумага, те же чернила, тот же почерк. На сей раз пакет доставили по почте – на нем стояла отметка лондонского отделения. И опять ей удалось перехватить пакет до того, как он оказался на столе у Уильяма.

Внутри она нашла «Очерк о гении Джорджа Крукшенка» Теккерея. Миссис Туше помнила эту обширную журнальную статью, в высшей степени лестную для ее героя. Теперь очерк вышел в виде книжного издания, обильно иллюстрированного грубыми и глупыми карикатурами Крукшенка, которые частично появились на страницах романов Уильяма. На мгновение ее охватило негодование. Теккерей! Этот свиноликий моралист! Как он смеет тревожить ее покой? С какой целью? Затем, опомнившись, она перекрестилась и устремила взор к небу: Теккерей уж лет шесть как умер, и его свиноподобный лик более не маячит перед очами Господа ни здесь, ни там. Но тогда кто это? Кто мог послать такую штуку? Почему? Она унесла пакет на кухню и бросила в печку. Она вспомнила финальную фразу очерка о конце дружбы, хотя не сомневалась, что сам Уильям – о чьей дружбе шла речь – давным-давно ее позабыл. Прошло уже много лет, с тех пор как рассорились два Уильяма, да так и не помирились. Этот ничтожный Теккерей в конце концов попросту перестал появляться в Кенсал-Лодже. Странный тип. Любопытная смесь язвительного юмора, злобности и трусости. В то время как ее Уильям, невзирая на нанесенное ему смертельное оскорбление, был готов восстановить отношения со старым другом, ежели бы ему представилась такая возможность. Ее кузен никогда не имел склонности затаивать обиды, потому как, по его словам, ему было непросто лелеять их в душе. Правда же заключалась том, что он страшился ссор: он точно знал, каково это – быть оскорбленным. И Элиза поручила себе помнить обо всех его обидах. В данном случае об этой: «Нам представляется, что иллюстрации мистера Крукшенка фактически и сочинили эту повесть, а мистер Эйнсворт, так сказать, всего лишь облек ее в слова».

6. Какфилд-Парк

Все Рождество ее тревожили мысли о таинственном отправителе. Уильям тем временем пытался завершить свой «ямайский роман». Он уже не редактировал журналы, и никто не приходил к нему на ужин: теоретически все его дни теперь протекали долго и без событий. Но его настроение было неровным, и ему требовалась постоянная встряска. Однажды во время воскресной прогулки к монахиням Элиза поймала себя на мысли, как близко Хёрстпирпонт был расположен к его любимому старому Какфилд-Парку, источнику вдохновения для романа «Руквуд». Когда она вернулась тем вечером домой – продрогшая, с порозовевшим от холода носом, исполненная святым духом, – она предложила съездить туда на следующий день. Наняли мальчишку-возницу, карету – и отправились туда все вместе. Лучшие меховые муфты для Фанни и Эмили, новый капор, украшавший кудельки Клары, Сара в канареечно-желтой шубке и Уильям, облаченный в любимый костюм и с подстриженными бакенбардами. Хотя оконца кареты были подернуты январской изморозью, Уильяма согревала нахлынувшая ностальгия: