Под аплодисменты местных жителей на эшафот поднялся Хранитель Порядка. Витиеватый вычурный костюм рыцаря сделал бы для всех из него мальчишку и заставил бы разразиться хохотом бесчисленную толпу, если бы каждый житель этого города не знал об истинной мужественности, жестокости и хладнокровии Дориана Орегха.

Недолго повозившись с кожаным свитком в руке, он побежал по пергаменту своим нахмуренным внимательным взглядом.

— Сарвилл Кхолд, странник из Дастгарда. Признан виновным в хищении имущества короля, незаконном проникновении на территорию замка Шаарвиль, освобождении из-под стражи принцессы Лианы и использовании ее магических способностей в своих корыстных целях. — Выкинул в толпу хранитель со своеобразной подачей, после которой сделал паузу, будто ожидал аплодисментов за своевременный, трогательный и правдивый тост на свадьбе. Так и не дождавшись оваций, он свернул пергамент и махнул рукой, давая стражникам понять, что наступило время виновника торжества.

Человека подвели к петле.

— Скажешь что-нибудь напоследок? — Дориан Орегх не смог сдержать паршивой ухмылки.

— К чему этот спектакль? — ответил медведь. — Могли бы просто положить мне двойную порцию тюремной жратвы.

Толпа зарычала, отреагировав на колкое заявление. Сарказм — качество, без которого ни один хорошо знающий странника человек не мог себе его представить. Сарвилл и сам никогда бы не подумал, что не сможет сдержаться в столь «ответственный» момент.

Тень, стоявшего позади храма, падала прямо на эшафот. Создавалось впечатление, что здание строилось специально на этом месте, чтобы полуденное солнце не мешало зрителям в первых рядах наблюдать за казнью.

Хранитель Порядка приказал палачу надеть обвиняемому петлю на шею — веревка, служившая проводником на тот свет, туго затянулась.

— До полудня осталась ровно минута, — заявил Дориан Орегх и бросил взгляд на смертника. Его бледно-серые глаза с презрением глядели на обвиняемого и, словно, шептали ему, что через минуту они получат неизгладимое удовольствие.

Стало так тихо, что младенец где-то в толпе испугался этого умиротворения и закапризничал. Мать быстро вынула грудь из платья и угомонила ребенка. Над площадью повисла оглушающая тишина. В голове Сарвилла, одно за другим, понеслись воспоминания.

Он видел, как рыбачит с отцом у реки. Всем телом ощущал прикосновение того влажного ветра, слышал журчание воды, щебет птиц из леса за спиной и совсем родной и незабытый голос отца.

— Сарвилл, ты опять все забыл! В этот момент надо подсекать, — поучал отец, выхватывая удочку, и небрежно, но ласково теребил каштановые волосы мальчишки, — давай я покажу тебе, как это правильно делать. Если мы вернемся домой, хотя бы без пары окуней, мама выгонит нас на улицу.

Перед глазами мелькнуло, как отец, уходя на охоту и, словно чувствуя, что больше не вернется, говорит мальчику слова, которые никогда не выйдут у него из головы.

— Помни, когда я ухожу из дома, ты защитник и глава семьи. Береги маму и Диодору, слышишь? Что мы сделаем с теми, кто посмеет обидеть наших девочек?

— Скормим рыбкам? — ответил Сарвилл, и родители зашлись хохотом.

В этот момент у любого другого смертника слезы бы подступили к глазам, но странник был другой. Он лишь смотрел прямо в гущу толпы, будто бы ее здесь и не было вовсе. Сплошная и непроглядная пустота. Теперь мать и сестра сами за себя. Я, как и ты, отец, ушел и не вернулся, подумал он.

Он вспоминал, как отчим не приходил домой, оставаясь в корчмах и борделях Медвежьего квартала до самого утра, и как он клялся, что будет совсем другим. Сарвилл снова переживал те моменты, когда грустила и ревела его мать, не имеющая представления, что отдать за еду, которой можно будет накормить детей завтра. Он вновь чувствовал тепло Лего — старого пса, который приходил каждую ночь к замерзшему мальчику, чтобы согреть его и быть согретым. В своих воспоминаниях Сарвилл заново впервые украл на одной ярмарке у купца с востока связку овощей и умело убегал от преследователей, забираясь на каменные здания и прыгая по крышам точно обезьяна, а изумленные прохожие ахали и хлопали. Тогда он потерял свой первый железный меч, собственноручно выкованный во времена работы подмастерьем у лучшего кузнеца Медвежьего квартала.