«Он будто гипнотизирует меня, – подумалось Рид. – И этот жест – зачем он всё время меня за руки держит?» – занервничала она и, с плохо скрываемым раздражением, ответила:

– Я вообще ничего не помню. Моё сознание, как у ребёнка при рождении – Tabula Rasa[2].

Хорошее настроение испарилось. В глазах стояли слёзы. Роберт и сам занервничал.

– Любимая, ну что с тобой? – он прижал жену к себе.

– Я и впрямь, как чистый лист – ни эмоций, ни воспоминаний.

Анна, шмыгая носом, уткнулась ему в грудь и затихла. Ей стало так спокойно в его объятиях, словно гарантирующих надёжность и защиту от всех тревог. Её взгляд упал на витрину магазина. В ней отражалась фигура того самого мужчины, которого она видела в саду. Она обернулась, но тот опять исчез.

С момента, как они вышли из кафе, Рид не проронила ни слова. Воспоминание о незнакомце тревожным эхом отдавалось в душе. Роберт тоже молчал, и в этой тишине им обоим было неуютно. К дому подъехали, когда уже начало темнеть. Анна собралась было пойти сразу в спальню. Переживания совсем лишили её сил. Но тут она услышала звуки музыки со второго этажа. Подоспевший Роберт, поймав её взгляд, спросил: «Настенька уже вернулась с репетиции, поднимешься к ней?» И он легонько подтолкнул жену к лестнице. Анна неуверенно взялась за перила и стала подниматься. Не успела она открыть дверь в комнату дочери, как та кинулась ей навстречу:

– Мамочка, наконец-то! Папа с тобой? Где вы были? Я соскучилась. – закидывала она вопросами обескураженную Анну, повиснув у неё на шее.

Придя в себя от столь эмоционального напора, Рид, чуть отстранившись, ответила девушке:

– Мы с папой сегодня погуляли в ботаническом саду, а потом в городе обедали.

Она старалась не выдать своего волнения, исподволь разглядывая, так неожиданно обретённую, дочь. Настя была точной её копией в юности. Такая же белокурая, с хорошей фигурой, только более спортивной. Серо-голубые глаза, в которых бегали весёлые чёртики, выдавали независимый нрав и сильную личность. «Моя девочка, – с гордостью решила Анна. – Красавица и умница – палец в рот не клади», – она улыбнулась своим мыслям и обратилась к дочке:

– Я очень устала, давай завтра поговорим и фотографии вместе посмотрим. Не засиживайся допоздна, – добавила Рид, старательно изображая материнскую заботу, и поспешно ретировалась.

– Приятных снов, мамочка.

– Спокойной ночи, – уже на лестнице ответила ей Анна и, спустившись в холл, сразу прошла в спальню.

Сил только и хватило, чтобы раздеться и принять душ. Едва коснувшись головой подушки, она тут же уснула.

Босая, в длинной ночной рубашке Анна шла по дороге, пугаясь малейшего шороха. Кругом была непроглядная тьма. Тропинка становилась всё уже, ветки кустарников больно царапали лицо и руки. Она постоянно спотыкалась, путаясь в длинном подоле. В ступни врезались мелкие камушки и обломки веток, которыми была усыпана дорожка. Поднялся сильный ветер. Казалось, ещё один шаг, её оторвёт от земли и унесёт в даль. Она хваталась за ветви деревьев, но они вырывались и, как пружины, отбрасывали её назад. Впереди уже не было просвета. Разодранными руками Рид прокладывала себе путь через чащу. В следующий момент что-то схватило её за рубашку. Сердце замерло. Анна медленно повернула голову, готовая тут же сорваться с места и убежать. Страх испарился, когда она увидела, что зацепилась сорочкой за острые шипы боярышника. Она дёрнула подол, но куст цепко держал свою «добычу» острыми шипами. Рид со всей силы рванула его на себя. На этот раз ей удалось освободиться, оставив колючему «монстру» нижнюю часть рубашки, как выкуп за свободу. Белый клочок ткани висел на боярышнике, словно флаг капитуляции. А впереди ждала непроходимая трущоба. Измученная Анна упорно прокладывала себе путь. Разум твердил: не ходи туда, но неведомая сила влекла вперёд. И тут между ветками появился едва заметный просвет. Она прорвалась сквозь прутья и вывалилась на поляну.