Истинные книги не меняются – только становятся глубже. На родных в такой мере положиться нельзя: как-то мама явилась домой без обычных своих косиц, уложенных сзади в тугую «корзиночку», – в крутом перманенте. Еле по платью опознали – шелковое, бордовое, с обильными круглыми пуговками спереди и на обшлагах узких рукавов. То есть это, разумеется, Танюшка так начудила: стоит и говорит: «Чужая тетя пришла». Бабуся тоже бывает разная – то добрая, улыбается во все круглые щечки, покрытые сетью красноватых жилок, то, почти без перехода, – «иди жрать, сволочь». И то, и другое у нее от заражения крови: выдавила прыщик под глазом и чуть не умерла, пенициллина тогда еще не изобрели. Удивительные люди – мама, бабушка и даже папа. Сами меняются, а разговоры их – нет. Так и вертятся вокруг того, какие дрова привезли и хорошо ли уложены в поленницу, что приготовить на обед, чем стирать белье – новым куском вонючего стирального мыла или обмылками – и какие сны тебе снились во время дневного отдыха. Да никакие: Танюшка не умеет спать при свете. Лежит в кроватке и потихоньку выдергивает петельки из домодельного ковра – олень с короткими, без коленок, ногами, с черно-алым, соблазнительно ярким носом.

Зато по вечерам так страшно, что девочка не хочет ложиться: сидит в кроватке и падает туда без сил, когда заснёт. Тот, кто постоянно гоняется, – людоед из мультика про Мальчика-с-Пальчик. Чтобы он тебя не схватил, нужно быстро найти одеяло, а попадаются всё какие-то пояса и галстуки. Или вот ещё вариант: изо всех сил удариться головой о дерево или камень, а они, как на грех, будто из резины. Тогда, может быть, из одной хмари перейдешь в другую по каким-то черно-зелёным спиралям и сполохам, и новый сон будет, если повезёт, мирным…

Даже без пожара в нём. Из-за программ типа «не давайте детям играть спичками», которые постоянно показывает их телевизор «Т2-Ленинград», Танюшка панически боится зажигать любые домашние приборы: в равной степени наяву и в мечтах. (Это удержится класса до девятого и мало-помалу пройдет после грандиозного конфуза, когда на уроке физики девушка не сумела зажечь спиртовку.)

Вот еще спасение от кошмаров: в полусне вообразить, что ты ложишься в ноги дедушке с бабушкой, что спят тут же, в узкой, пеналом, каморке. Наяву это запрещено, слишком узенький и короткий у них диван, тем более что дед встает ночью – проверить, не наносит ли угаром от накормленного ввечеру печного зева.

Риту класть рядышком в постель тоже не дают: говорят, взрослеть пора.

Как-то летом она меня, по-моему, подговорила на бунт. Отомстила по-своему. Незадолго до сна и до того, как домашние кончили обедать, я потихоньку удрала ко входу на двор. Там был такой коридор, заросший малинником, в конце ворота и калитка, больше ничего. И бузинное дерево – из него получались дудки для стрельбы бузиновыми же зеленоватыми цветами или желто-красными, ядовитыми на вид плодиками. Джунгли на четыре с половиной сотки. Я почему-то думала – меня вообще не найдут, так и проживу. Ну конечно, из сарая, где была летняя кухня, керосинки там, яма в земляном полу вместо ледника, моим родичам было видно всё: и как я вцепилась в калитку, и как все мимо проходящие жители здоровались со мной и Ритой. Потом я еще удивлялась, отчего меня никто не заругал. Тут, наверное, дедусь помог. Вот он был как книги – в самом главном не менялся. Каков на той старинной фотографии, где он с красавицей мамой и пышнокосой сестрой, таков и сейчас – только лет в шестнадцать очки прибавились, в сорок – аккуратная лысинка.

Ну, укладывать меня, чтобы отбыть каторгу, больше не пробовал никто.