– Откуда карты? – спросила Галина.

– Я объясняю, – терпеливо повторил Артём. – Не мои. Подбросили.

– Афанасьев? – быстро спросила Галина.

– Почему? – спросил Артём, шатнувшись на стуле и с трудом удержавшись.

– Афанасьев играет в карты.

– Может, играет, но не рисует, – пожал Артём плечами.

– Но карты у него могли быть? – спросила Галина.

Артём опять пожал плечами, на этот раз ничего не говоря. Галина ироническим взглядом оценила этот жест. Артём почувствовал себя глупо: “Жму плечами, как гимназист…”

– Индус Курез-шах действительно не умеет говорить по-русски? – прозвучал неожиданный вопрос.

– Я не знаю. Он только пришёл, а я… попал в больницу, – Артём улыбнулся.

– Василий Петрович ничего не говорил о своём прошлом?

– Что-то было…

– Что?

– Занимался охотой. У него была собака Фет. Он из образованной семьи, отец говорил на нескольких языках… – Артём неожиданно понял, что ничего толком о Василии Петровиче не знает.

– Во время Гражданской войны он чем занимался? – бесстрастно спросила Галина, по-прежнему разглядывая разные бумаги на столе и время от времени трогая карандашом свой висок. Глядя на это, Артёму самому сильно захотелось почесать там, где ещё вчера были нитки.

– Воевал, – неуверенно ответил Артём.

– С кем?

Артём озадаченно молчал. Как-то нужно было грамотно и необидно ответить: с вами? С большевиками?

– Слушайте, вы у него спросите, я на самом деле не очень знаю. Я просто всегда был уверен, что он сидит как каэр, – ответил Артём.

Его куда больше волновало, что в комнате явственно пахло духами. Он даже немного захмелел от этого запаха: никаких духов он не слышал уже давным-давно.

– А вы что не воевали? – спросила Галина.

– С кем? – спросил на этот раз Артём.

Галина, в отличие от него, долго слов не подбирала.

– С нами, – ответила она просто. – Или против нас.

Артём мысленно отметил, что и “с нами”, и “против нас” вполне может означать одно и то же, и особого выбора тут нет.

– Вы же знаете, я по возрасту не подлежал призыву.

– Афанасьев не рассказывал, встречался ли он с поэтом Сергеем Есениным накануне его самоубийства? – спросила Галина.

“Прыгает с места на место”, – быстро подумал Артём и тут же ответил:

– Нет.

Галина аккуратно прихватила самый кончик карандаша зубками. В одном из соседних помещений кто-то болезненно и коротко вскрикнул – словно человека ударили, и он тут же потерял сознание.

На крики Галина не отреагировала, даже не подняла глаз, только, убрав карандаш, быстро облизала губы кончиком язычка.

– Смотрите, Горяинов, – сказала она чуть громче, чем говорила до сих пор. – У вас обнаружены карты – запрещённая вещь. Откуда они взялись, вы не знаете. Это раз. Неделю карцера вы заслужили… Вы устроили драку с командиром взвода и командиром роты. Неподчинение приказам сотрудников администрации – ещё от недели до полугода карцера. А нападение на сотрудников администрации – высшая мера социальной защиты, то есть расстрел. Это два.

– Я не нападал, – сказал Артём, в ответ Галина вертикально подняла карандаш: тишина, ясно?

– На этом можно закончить, но тут не всё, – продолжила она. – Принуждение женщины к сожительству – ещё месяц карцера.

“Монах стучит? Или Жабра?” – подумал Артём, покрываясь противным потом. Секунду раздумывал: сказать, что не имел никакого “сожительства”, или не стоит? – но не успел.

– Подделка подписи при получении посылки в результате сговора с заключённым из числа антисоветски настроенного духовенства. Ещё от трёх дней до двух недель карцера, – Артём сморгнул, как будто ему сыпали на голову что-то ненужное, вроде соломенной трухи. – Наконец, симуляция во время нахождения в лазарете. “…Больной Горяинов… симулировал горячку…” – прочитала Галина на одном из листков.