Ночью этот аптечный пункт, освещенный ярко-зелеными огнями вывески, превращался в своего рода крепость, осажденную нежитью. То был сброд, состоящий из потерянных для общества врачей, учителей и полицейских. Все эти люди перестали жить после первого употребления запрещенных таблеток и сейчас занимались лишь добычей средств на еще один раз, умертвляющий их давно бездуховную плоть.

Аптекарь, который время от времени поставлял нелегальные препараты этим потерянным людям, бережно упаковал таблетки для Стэфана в фирменный бумажный пакетик. Стэфан покинул аптеку, и ему стало как-то не по себе. Темные улицы угрожающе тихо поглощали зеленое свечение вывески, а силуэты, передвигавшиеся где-то рядом с молодым парнем, заставили его спрятать пакетик за пазуху. Стэфан погрузился в темноту улицы, освещенную разбитыми фонарями. Он услышал быстрый бег, приближавшийся к нему со спины. Еще до того, как Стэфана уложили на мокрый асфальт мощным толчком два полицейских, худощавый паренек будто бы знал свою учесть и не пытался побежать или даже обернуться и взглянуть на своих преследователей.

Офицер Джонс, застегнув браслеты на запястьях Стэфана, повернул его лицом к свету, а после спросил своего напарника:

– Ты видел его раньше здесь?

Барри посветил фонариком прямо в лицо задержанного юноши.

– Нет, не видел его здесь прежде.

Офицер Джонс обыскал юношу и достал сверток с таблетками.

– Где рецепт врача?

– В правом кармане.

Джонс достал листок подписанный доктором Бланш. Подойдя к Барри и показав его ему, он что-то шепотом сказал напарнику и направился в патрульную машину. Барри, сняв наручники, помог подняться Стэфану.

– Понимаешь, мы тут ловим всяких отбросов. Дело очень личное и не совсем законное, так что я могу пристрелить тебя, и мне ничего за это не будет. По документам я и напарник в отпуске. Думаю, ты уловил намек? Таблетки твои мы конфискуем, и больше здесь не появляйся.

Стэфану стало очень гадко от произошедшего, он всегда вел правильный образ жизни и никогда не сталкивался с блюстителями закона, хотя всегда уважал их и надеялся на защиту. Поэтому, когда полицейский произвол отнял у него последнюю надежду для Бланш, Стэфан позволил себе сказать:

– Какие же вы полицейские? Если отбираете у меня таблетки и тем самым обрекаете человека на гибель?

Барри, молча, направился к автомобилю. Стэфан, отряхнувшись, побрел домой, теперь уже смиренно ожидая расправы за разграбленную сокровищницу Генри, а желание спасти Бланш сменилось просьбой в небеса успеть проститься с ней.

Все многочисленные соседи Стэфана по бараку были сейчас на работе, а его отец так и не объявился. Бланш постоянно кашляла, а в перерывах между приступами кашля шептала что-то по-французски. Стэфан, склонившись к любимой Бланш, нежно поцеловал ее в лоб. Старушка открыла глаза и увидела своего мальчика.

– Сядь, пожалуйста, рядышком, мой милый. – Стэфан аккуратно присел на край матраца. – Я доживаю последние минуты на этой планете, и мне не страшно за себя, мое сердце больше волнуется о тебе. Главная задача родителей – это поставить своих детей на ноги, и пусть я прожила всю жизнь в таких скотских условиях, я выполнила ее. Мой сын Калип живет далеко от этого барака, один Бог знает, сколько я положила сил и здоровья, чтобы вытащить его из этого болота. А твой отец ни разу в жизни даже не подумал о твоем будущем, а, проживая так свои лучшие дни сейчас, ты лишаешь себя шанса на другую жизнь. Мой сын должен мне, и теперь пришло время ему позаботится обо мне. Но с тех пор, как он вырвался отсюда, Калип ни разу не написал мне. Я осталась в его памяти отголоском нищеты, в которой я его родила. Под моей подушкой лежит его номер телефона. Он оплатил мое лечение, но так и не осмелился взглянуть в мои глаза при жизни. Так что после моего последнего вздоха возьми этот номер и позвони Калипу. Передай ему, что я больше не являюсь тяжелым камнем на его забытой совести. И если он хочет быть в ладах с собой и успокоить свою душу, пусть приедет и простится со мной, а завещаю я ему забрать тебя отсюда, и, если он выполнит мое последнее желание, я прощу ему годы забвения и отсутствия в моей тяжелой жизни.