– Менге! – Он подлетел к старику, который, словно червяк, беспомощно извивался на земле, нагнулся и рывком втянул его поперек седла.

Отвоевывать у стаи волков свежий труп было определенно незачем. Эсыг послал свою лошадь в галоп и не жалел кнута, осыпая Чугуша точными ударами, от которых тот несся так, как скорее всего ни разу в своей жизни не бегал. А Илуге уже понимал, что с Менге происходит что-то не то. Его руки беспомощно скребли ему сапоги, он все силился приподняться, что-то сказать, но все тонуло в шуме бури и этой сумасшедшей скачки. Долетев до месте стоянки, Илуге все сразу понял. Когда старик свалился с седла, будто груда тряпья, подломив бесчувственные ноги в невообразимой позе.

– А, дерьмо! – выругался Эсыг, которому хватило одного взгляда. – Ему хребет перебило. Слышь, малек. Конец это.

– Ты говорить можешь? – спросил Илуге. Он уже поднял пастуха на руки и попытался уложить его на насквозь промокшие войлоки. Руки Менге судорожно шевелились у горла, собирая в комок мокрую ткань засаленного халата, худая грудь сотрясалась в частых всхлипах.

Из темноты появился Тургх, гоня перед собой несколько визжащих овец. Поняв, что что-то случилось, он быстро спрыгнул на землю, переводя недоумевающий взгляд с Эсыга на Илуге. Эсыга прорвало:

– Чего таращишься, недоносок! Пошел отсюда! И ты тоже, глаза твои рыбьи! – заорал он на Илуге. – Что, собрались посмотреть, как я своему товарищу горло резать буду?

– Н-нет, – промямлил Тургх и очень живо ретировался обратно в темноту.

Илуге хотел последовать за ним, но ноги словно к земле приросли.

– Держи его, – остыв, буркнул Эсыг. Он достал свой тяжелый боевой нож и одним движением разрезал одежду Менге.

Илуге почувствовал дрожь под пальцами и не сразу понял, что это дрожат его собственные руки. Тело Менге было неподвижно, темные глаза на морщинистом лице смотрели вверх. Хвала всем духам преисподней, смотрели не на него, Илуге.

– Давай, Эсыг, – губы Менге зашевелились, – нечего тут… разводить. Ног я не чувствую. Хребет сломал, ты и сам понял.

Эсыг поднял нож. Они долго смотрели друг другу в глаза, и Илуге вдруг отчетливо показалось, что между ними происходит иной, какой-то только им понятный разговор.

– Я позабочусь о них. Да будет милостив к тебе Ы-ых, – отрывисто произнес Эсыг в ответ на какое-то свое молчаливое обещание и одним быстрым движением перерезал Менге горло.

Илуге видел смерть. Видел, как дикий жеребец размозжил одному из пастухов череп. Видел, как в степи поймали троих удальцов из койцагов, совсем еще мальчишек, пытавшихся угнать лошадей, и их, привязав к столбам, утыкали стрелами, как ежей. Видел, как привезли раненых в последнем набеге, а потом блевал за ближайшей юртой. Но сейчас… сейчас он был совсем рядом, он смотрел, как открылась тошнотворная темная прорезь в горле и как Менге захлебнулся своим последним вздохом, уставив вверх стекленеющие глаза. Запах теплой крови ударил ему в ноздри. Илуге с натугой сглотнул и поднялся на слабеющих ногах. Ему надо уйти, сделать что-то. Схватив кнут, он вышел под дождь, бездумно глядя в темноту. Эсыг за его спиной сосредоточенно возился, монотонно что-то бормоча себе под нос.

Тургх вернулся, совершенно закоченевший, забился под навес и сел, тупо глядя за завернутый в войлоки сверток у своих ног. Холод вынудил Илуге сделать то же самое. Молчали, прислушивались к звукам волчьей стаи, где матерые самцы уже набили брюхо и теперь, верно, следят, как с визгом дерется за остатки трапезы молодняк.

– Завтра похороним, – наконец буркнул Эсыг, сидя на корточках и ожесточенно вгоняя нож в землю. Очищая от крови. – И стадо собрать надо. Теперь ждать не будем. Соберем скотину, какую сможем, и пойдем. Волки на том не успокоятся, они запах крови почуяли. Будут идти за стадом и резать по десятку овец за ночь, если за Горган-Ох не уйдем.