– Без сознания, – сказал хозяин. – Не сбежит.

Он поднял голову и издал протяжный вой, который пронёсся по коридору, ушёл в черноту зала с очертаниями мебели и уходил дальше по коридорам огромного замка.

– Нужно немедленно отнести мальчишку в камеру, – сказал хозяин.

– Да! Да! – закивала котомышь, а крупные уши задёргались взад-вперёд. – Конечно!

– Да не ты, дурёха! – рявкнул хозяин. – Тогда ещё один сбежит.

Котомышь сжалась и втянула голову в плечи.

– А что мне…, – лепетала она. – А что я… Ах! – ахнула она и голова вышла из плеч. Она взлетела и приземлилась у решётки вентиляции в стене напротив тумбы. – Я что-то чую, – сказала она.

И хозяин проскрежетал:

– Свою смерть.

Котомышь взвизгнула, сжалась и втянула голову; но потом собралась и сказала:

– Нет, я чую… – Она подпрыгнула, повисла на решётке и уткнула крупный нос с круглыми ноздрями между прутьями. – Да-да! – обрадовалась она. – Мальчишка! И-и… девчонка тоже!

В зале послышался бег не то ног, не то лап. Красные глаза смотрели на решётку и прищурились.

– Ну, так ты мелкая, пролезешь, – сказал хозяин. – Вот и лезь. И верни моих пленников!

– Да-да! – ответила котомышь. – Конечно-конечно! Верну и найду! Точнее, – она открыла решётку, – найду и верну!

Недовольно прорычав, хозяин лапой толкнул котомышь – и она кубарем влетела в вентиляционный туннель, а решётка брякнула.

– Живо! – рявкнул он. – И как найдёшь, зови всех, до кого дозовёшься. Ты же мелкая ни схватить, ни утащить не сумеешь.

Котомышь перевернулась на живот, встряхнула головой и побежала по туннелю; и она слышала, как на перебой говорили женские и мужские голоса.

– Хозяин! Мы здесь! Хозяин!

– Хозяин, вы звали?

– Хозяин, что делать?

– Ох, хозяин!

– Хозяин! Хозяин!

От раздражённого рыка сотряслись стены и голоса замолчали. Потом раздался приказ, который котомышь не разобрала, но догадывалась, что велел хозяин; да и ей было всё равно – велели-то не ей.

В глубинах туннелей вентиляции Глеб слышал бег, ругань, а иногда хлопанье крыльев, но не перьевых. Вслед за пурпурным огоньком, он выбрался в широкий коридор с чашами и большой дверью слева, а справа простирался тёмный зал с большими зеркалами.

Глеб едва дышал, майка и рубашка взмокли, а колени и ладони саднили. Он увидел огонёк у высоких ступеней – подбежал и ловко взобрался на верх. Звуки из туннеля становились громче и Глеб, едва смотря на странные зеркала, не успевал изумляться и бежал через зал за спасителем. Эхо шагов с раздражением отражалось от стен, сплеталось, наслаивалось.

Огонёк замер возле одного из напольных зеркал с толстой потемневшей рамой – внутри крутился воздушно-водный тягучий водоворот коричнево-зелёного цвета, на верху рамы выпирал барельеф скрученного дерева, а сбоку, поскрипывая металлом, высилась стопка разбитых зеркал.

Глеб остановился и смотрел на странный водоворот.

– И что теперь? – спросил он и перевёл взгляд на спасителя. Тот ручками без пальцев и глазками указал на зеркало.

Глеб смотрел на водоворот с сомнением, с опасениями. За спиной раздались хлопанье крыльев и ругань – и его накрыл страх, словно волна цунами. Он доверился интуиции и заключил что огонёк помогает. Зажмурившись и задержав дыхание, Глеб шагнул-прыгнул в прохладу – пучина водоворота проглотила его, и он исчез.

Решётка распахнулась и в помещение кубарем вылетела котомышь. Она увидела, где оказалась, и, смотря на пустой зал со множеством зеркал, вжала голову в плечи.

– Ой-ёй…, – сказала она.

На траве, в свете туманной луны – словно под лучом мутного фонаря – лежала Милана в прежней одежде и с ободком-венком бирюзовых роз на голове. Вздрогнув и ахнув, она очнулась и села – обнимая себя, она тяжело дышала и понимала, что жива. Она помнила толчок; помнила охватившую воздушную прохладу и лёгкое покалывание; помнила, как увидела очертания странных деревьев и потеряла сознание.