Родион, точно околдованный, подошел к холодильнику и выдвинул стол с лежавшим на нем раздутым трупом, что в ярком свете ламп выглядел едва не фиолетовым. Еще мгновение назад врач не допустил бы этого, но теперь им словно правил алчущий демон. Мужчина пригнулся к телу, впился пальцами в шрам и разорвал плоть, выпустив наружу сиреневую гущу, медленно ползущую к нему. Он замер и задрал нос к потолку. В тот миг субстанция приняла форму сабли и вонзилась Родиону в грудь, вырвав из него монструозный гвалт. Пластмассовый протез выпал из-под ноги, оставив Родиона на весу.

На шум примчал Генадич. Он открыл двери секционного зала и застыл, узрев инфернальную картину. Тело Родиона превращалось в хтоническую сущность, способную своим лишь видом вывести с ума. Оно не издавало ни звука, находясь под дьявольскими чарами, обрастало, как ядовитый гриб, наплывами кожных образований. Пузыристая тварь пульсировала и насыщалась чем-то, что текло по толстым каналам, протянутым от трупа Гринева. Родион лишился привычных для человека очертаний: по бокам из тела выросли волосатые отростки, похожие на корематы, как у мотыльков, но длиннее и противнее. С хрустом и багровыми брызгами разорвалось его лицо, а сквозь осколки черепа вытекла густая каша головного мозга. Как только орган полностью лишился тела, оставшись серыми подтеками на обрывках ткани, в опустошенном коробе разбитой головы явилось что-то белое, оно тянулось через горло вверх. Меж черепных обломков явился глаз огромного размера. Пытливый зрачок медленно плавал, как яблоко в молочном озере.

Опустошенное тело Гринева тянулось к монстру, срасталось с ним и приобретало неестественную форму, что в глазах охранника виделось совокуплением неземных существ. Тела увеличивались под жуткую гармонию шипения и благозвучную мелодию потусторонних звуков, походивших на громогласный щебет саранчи.

Генадич попятился, но позади него появилась Анжела. Она оказалась не одна, за ней стоял Александр, вероятно, решивший уточнить у Родиона, почему тот не желает отдавать женщине тело ее сына. Однако случиться этому было не суждено. Анжела едва не потеряла сознание, узрев события, приводящие любой человеческий ум в упадок.

Она увидела того, чей облик мог быть лишь острой фантазией бога извне. Та сущность, высившаяся над бетонным полом, над секционными столами, своим видом застила рассудок, заставляла выть внутри, но не извергать ни писка, и в страхе оказаться под взором мифического ужаса. Все наблюдавшие за действом кошмарной эволюции – за празднеством фантасмагорического рождения безымянной твари – будто были околдованными скульптурами: такими же бездвижными и белыми, как гранит. Шевелились только их зрачки в обездушенных безвестностью глазах.

Тело кота, лежавшее на секционном столе, вдруг встрепенулось. Из него потянулись каналы, вскоре встретившиеся с правителем. Костика изнутри проткнули острые, подобно паучьим, лапы. Животное поднялось. Его шея вытянулась, как пластилиновая. Голова повисла на кровавых жилах, но продолжала вертеться, точно живая. Нечто, некогда называвшееся котом, все еще жило, но теперь мертвой жизнью. Оно поднялось на паучьи лапы, спрыгнуло со стола и подбежало к людям, стоявшим у выхода. Тварь не решалась нападать, но кружила, обнюхивая все висевшей, как ненужный отросток, головой. Мясистые жилы между телом Родиона и котом вдруг напряглись. Монстр на длинных толстых связках невольно полз назад, его тянул к себе хозяин, забирал подобно конечности, слипавшейся с человеческой кожей.

Головы жертв сытились буйством убивающих сознание кошмаров. Они наблюдали за приближением твари, чья плоть кипела и рыхлилась, ручьилась гнойными потоками, но не могли сделать и шагу назад, ведь находились под полным контролем существа, один лишь вид которого мог отнять жизнь. Они недвижными предметами стояли, а все вокруг них замерло, даже мошки черными каплями застыли в воздухе. Одно в них было живо – мозг. Он принимал сигнал, который можно обругать отвратным скрипом, но скрип тот был ничем иным, как потусторонним голосом, пришедшим ниоткуда. Монструозный тон раздался в голове у каждого, и слышался он в такт, как наяву: