– Так и не ответишь?

Богдан не спрашивает кто это, будто точно знает. Смотрит, ждет, что я предприму. Я отключаю звук и бросаю телефон на диван. Трясусь то ли от страха, то ли от нервов. Не хочется с ним разговаривать, но отправить его в черный список плохая идея. Тогда Игорь может приехать, а видеть я его хочу еще меньше, чем слышать.

– Вдруг хочет вернуться, – замечает Богдан.

Я смеюсь. Вроде бы ничего смешного, но я хохочу до слез, как ненормальная. Вернуться. Еще неделю назад я бы, наверное, радовалась и думала об этом, возможно даже приняла его обратно, а сейчас… не хочется. Я налаживаю свою жизнь так, как могу, добиваюсь в жизни чего-то большего, чем просто быть домохозяйкой. И однозначно я больше не хочу чувствовать себя бесполезным сосудом. Не хочу видеть его разочарованные взгляды, когда я выхожу из ванной с тестом в руках, не хочу слушать, что мне стоит подумать о смене врача.

Женщине, оказывается, достаточно внимания и ласки, горячих заинтересованных мужских взглядов, чтобы почувствовать себя нужной, красивой, желанной. Не пустышкой. Впрочем, Богдан ведь не знает, что я…

– У меня не может быть детей, – выдаю на одном дыхании.

Он должен знать. Так будет честно. И это позволит мне не разочароваться снова. Не плакать, когда на меня будут смотреть с сожалением, не стараться, когда ничего не получится.

– У тебя неблагополучный диагноз? – уточняет Богдан, смотря прямо на меня.

Он не пытается сгладить неловкость, потому что не чувствует ее. Говорит уверенно, смело, ждет, что я отвечу.

– Нет, – мотаю головой. – Но я не могу забеременеть. Врачи говорят, что лечить нечего. Один за одним твердят, что нужно время, что я смогу, что нужно пробовать, но мы… напробовались, – я усмехаюсь и обхватываю себя руками за плечи. Сильно впиваюсь пальцами в нежную кожу.

– Знаешь, я склонен доверять врачам, – спокойно произносит Богдан. – Отсутствие детей проблема двоих.

– У него скоро сын родится, – я замолкаю, чувствуя, как к горлу подкатывает ком.

– Изменяют ведь не только мужчины, – замечает Богдан.

Я молча смотрю на него и в который раз отмечаю уверенный взгляд, плотно сжатые губы и выражение лица “Я знаю, что говорю”.

– Орловский бы перепроверил.

В том, что его новая жена носит его ребенка я даже не сомневаюсь, потому что уверена – он сделал тест ДНК. Да что там! Он бы и меня проверил, чтобы быть уверенным, что воспитывает действительно своего сына.

– Иногда мужчины бывают как дети, – спокойно парирует мой собеседник. – Ставишь перед ними красивую большую машинку из дешевого пластика и дорогую модель феррари. Знаешь, что возьмет ребенок? Большую яркую машинку из пластика, а на феррари даже не посмотрит.

– И почему? – спрашиваю, сглотнув.

– Потому что в детстве тянешься к тому, что красивое, красочное и как можно больше. С годами начинаешь ценить качество, а не внешний вид. Некоторые мужчины просто не вырастают, Валерия.

Каждое его слово отпечатывается внутри меня. Я принимаю его за истину, сразу же одергивая себя и говоря, что так нельзя. Что это лишь одно из мнений и мне, как минимум, нужно услышать еще одно, хотя я до жути хочу верить, что Богдан прав и Игорь всего лишь не вырос.

– Мне пора.

Богдан поднимается с дивана, снимает со спинки стула пиджак, надевает запонки. Проделывает это быстрыми уверенными движениями и смотрит на меня.

– Доброй ночи.

Я провожаю его до двери. Останавливаюсь в прихожей, смотрю ему вслед и когда он дергает ручку, подхожу ближе, чтобы закрыть. Богдан не торопится, стоит у двери, касается меня взглядом, а потом рывком притягивает к себе. Я ждала чего-то подобного, но выходит все равно неожиданно и волнующе. По телу расползается жар, в ноздри забивается его терпкий запах, в губы предательски раскрываются под его напором и впускают его.