– Просто отлично. Люблю, когда у людей все в порядке. А руки ты где поранила?

   Пыталась пробить ледяную стену, которую сама же и создала.

– Когда на берег выбиралась.

– Еще один вопрос, фантастические существа, о которых ты говорила, казались тебе реальными?

   Нет, не казались. Они и есть реальные! Но обсуждать их я ни с кем не собиралась.

– Да ничего я такого не говорила!

– То есть, ты не помнишь, чтобы видела что-либо выпадающее за рамки действительности?

– Нет. Я не сумасшедшая, я просто устала, хочу спать. Все. Хватит уже… Ой, извините, Иван Егорович, не хотела кричать.

– Ничего страшного. Дмитрий, поехали.

– К нам?

– Естественно. Машенька, побудешь у нас пару дней, отдохнешь, успокоишься, витамины попьешь.

   Э, нет, не пойдет. От них сбежать не выйдет.

– Я домой пойду. Правда, Иван Егорович, все нормально. А в чужих местах я спать не могу.

– О, как! Манюнь, и давно тебе наш дом чужим стал?

– Дядь Дим, я не в том смысле. Просто…

– Маша, не нервничай. Возможно, привычная обстановка тебе сейчас и полезней будет. Мы только ненадолго заедем к нам, а потом отвезем тебя. Хорошо?

   А другие варианты есть? Нет? Тогда, хорошо.

– Да, Иван Егорович, конечно.

   В гостях у Зинкиной семьи мне всегда нравилось бывать. Все три поколения Зимовых и Терниковых уживались под одной крышей без проблем. Ссоры, скандалы, взаимная неприязнь – это не про них. В детстве мне иногда хотелось, чтобы случилось чудо, и я оказалась дочерью тети Тани и дяди Димы, в качестве родителей они мне нравились намного больше собственных.

   С матерью мои отношения складывались напряженно с ранних лет. Я никак не соответствовала ее критериям идеальной дочери. С завидным постоянством мне в пример для подражания ставились все знакомые, незнакомые и выдуманные девочки, приблизительно моего возраста, и все они были просто замечательны в отличие от меня. Я обижалась, но подражать кому-либо категорически отказывалась. Переходный возраст принес первый опыт открытого противостояния. Причем нельзя сказать, что вела себя чересчур нагло или вызывающе. Просто мне в какой-то момент надоело слушать бесконечные попреки в свой адрес и не менее бесконечные сравнения с дочерями соседей и знакомых, и я ее немножко просветила на предмет истинных образов большинства идеальных девочек, и пообещала стать такой же, раз уж она так на этом настаивает. В ответ узнала много старого о своей неблагодарности, лживости и лицемерности, до конца излияний не дослушала, хлопнула дверью и до ночи просидела в Заповеднике. Для моей родительницы, то что у меня прорезался характер, оказалось неприятнейшим открытием и ломать его под себя она взялась с утроенной силой. Два-три года у нас прошли под знаком необъявленной войны. А потом то ли переросла период бунтарства, то ли еще что-то, но во мне поселилось какое-то равнодушие, когда проще сделать то, что от тебя хотят, чем выслушивать то, что о тебе думают.

   Отец в это большей частью не вмешивался. Его я тоже не совсем устраивала, он хотел сына. Сделать меня мальчишкой в девчачьей шкуре у него не получилось, никакие мужские занятия мне не давались и особо не интересовали. Единственное, что действительно нравилось, слушать папины воспоминания, рассказчиком он был великолепным. Мой переезд на съемную квартиру наших отношений не изменил, тем более, что находилась она в том же доме. Мать по-прежнему считала своим долгом контролировать и направлять мою жизнь, отцу это стало окончательно безразлично, а я частью вяло сопротивлялась, частью игнорировала, но в основном продолжала без особого напряга существовать в условиях ее хронических вторжений в мое личное пространство.