А я выразительно посмотрела на святошу. Он кашлянул и принял мою сторону.

– До лета слишком долго, дети мои. А от вшей избавиться нужно сейчас. Василиса права, вы будете представлять наш храм и работный дом в городе, негоже выглядеть, как грязные оборванцы.

Святоша говорил и говорил, объясняя бомжикам, почему они должны сделать так, как хотим мы. Он приводил высказывания каких-то святых, священных писаний, святого отца... и я видела, как разглаживаются морщины недовольства на лицах бродяг, как глаза загораются энтузиазмом, и вот они уже с готовностью выстроились в очередь к бабке Паше...

– Святоша, вы волшебник, – выдохнула я.

– Нет, дитя мое, – улыбнулся он, – я священник, и моими устами говорит сам Господь Бог...

Дальше дело пошло как по маслу. И вечером, в чистые кирки, в которых мы в очередной раз заменили солому, я легла, впервые за много дней чувствуя себя чистой. Правда, мне самой тоже пришлось переодеться в убогие одежды, но ничего, завтра постираю все свое, а потом переоденусь... День можно и потерпеть в этих грубых и колючих тряпках, от которых зудит все тело. Я все равно никуда не собираюсь выходить из работного дома.

Если бы я знала, что ждет меня с самого утра, легла бы спать в мокрой, грязной, но в своей одежде.

Сначала все шло хорошо. Просто прекрасно. Бомжики, впервые за много лет почувствовав себя людьми, без возражения взялись за лопаты, которые с раннего утра приволок нам купец-хмырь, и отправились на уборку улиц.

Я уже настроилась, было, раздавать тумаки и оплеухи, но вчерашняя проповедь святоши разожгла в них огонь перемен. И они сами захотели изменить свою жизнь. Может быть не такой уж святоша и дурак? Просто непрактичный? И, если соединить его веру в людей и Господа Бога и мою практичность, мы сможем сделать гораздо больше, чем по отдельности? Это была интересная мысль.

Пока стирала свои вещи, я ее хорошенько обдумала. И поняла: нам надо и дальше держаться вместе. Когда я развесила чистую одежду и спустилась вниз, увидела святошу.

– Дитя мое, я всю ночь молился, и мне пришло понимание, что ты права. Если бомжиков не подтолкнуть, приложив небольшую силу, они не смогут измениться. И, я надеюсь, что, выйдя замуж, ты продолжишь помогать храму в этом богоугодном деле.

– Святоша, – рассмеялась я, радуясь, что он первым заговорил об этом, – даже не сомневайтесь. Так и будет.

– Вот и хорошо, – ответил на улыбку святоша, – оставь ушат и идем со мной.

Он так настойчиво потянул меня за собой, что мне ничего не оставалось, как послушаться.

И вот вхожу я в келью-кабинет святоши, вся такая красивая, с красными после стирки руками, растрепанная, в ужасных, старых, крестьянских одеждах, а там меня встречает сияющий от счастья Светозар.

Женщина во мне сдавленно пискнула и свалилась в глубокий обморок. Я попыталась сбежать, но сзади меня, перегораживая вход, стоял святоша. И он, конечно же, никуда меня не выпустил.

– Василиса! – протянул ко мне руки Светозар, – душа моя!

«Твою же мать! – Захотелось заорать мне. – Ну, почему?! Почему он пришел именно сегодня, когда я выгляжу, как чучело?!»

– Дитя мое, – святоша с неожиданной силой впихнул меня в келью, прямо в руки Светозара, который тут же сграбастал меня в свои объятия, – еще ночью я пришел к выводу, что нужно срочно выдать тебя замуж, пока храм не превратился в купеческую лавку. Я вчера слышал, как Белава рассуждает о ценах на пирожки и на муку. А ведь она всегда была такой набожной, богобоязненной женщиной. Поэтому сегодня рано утром я наведался к Светозару.

– Василиса, душа моя, – он прижал меня к себе еще сильнее. И было это так волнительно, что у меня закружилась голова и снова, как в прошлый раз, подкосились ноги. Только в этот раз это была я... я сама... потому что женщина во мне все еще валялась в обмороке. – Выходи за меня?