– Святоша, – догнала я священника, – сегодня мы наведем чистоту в спальнях, но сами люди очень грязные, и не мылись с самого лета. Мы должны организовать им банный день.

– Еще один День? – фыркнул святоша, и я только заметила, что он хихикает себе под нос, – и сколько же у тебя еще таких Дней?

– А сколько дней в неделе?

– Семь, – произнес святоша и расхохотался. Он понял мою мысль. – Василиса, ты слишком неугомонная. Даже не знаю, на беду или на удачу привел Господь тебя в мой храм. Но, кажется, я понимаю родственников твоего умершего мужа.

– Святоша, – я пропустила мимо ушей этот сомнительный комплимент, – раз уж Господь Бог велит всем жить так, как они хотят, то может вы не будете запирать меня в кирку против моей воли?

– Разумеется, – тут же отозвался святоша, – буду. Кирка не прихоть, а забота о вашей безопасности. Вы уже сами столкнулись с одержимостью, дитя мое, и, думаю, вам не хочется пройти через Уд снова.

– Ну, почему же, – усмехнулась я, – мне даже понравилось. И я совсем не прочь полежать под вами еще раз.

– Кхм-кхм, – закашлялся святоша. А я пожалела, что иду сзади и не могу увидеть его лицо. – Дитя мое, я хотел поговорить с тобой о другом. Твое желание устроить жизнь обитателей работного дома похвально, хотя и неожиданно. Очень мало людей в нашем мире готовы посвятить себя бескорыстному служению другим.

А я кивала головой, соглашаясь со словами священника, хотя, когда я затевала эту уборку, меньше всего думала о других. Прежде всего, мне хотелось устроить нормальные условия жизни для себя. И жить в помойке мне совсем не нравится. Но не говорить же это святоше? Пусть думает, что я такая хорошая. Может быть быстрее пойдет мне на встречу.

– И я хотел тебя попросить присматривать за работным домом и его обитателями постоянно. У меня, к сожалению, не хватает на это времени, а люди нуждаются в заботе. Только воздержись, дитя мое, от подобных условий. Божий человек должен получать кусок хлеба и ночлег в любом храме просто так.

– Святоша, – мысленно я скривилась. Вот идиот, неудивительно, что бомжики так обленились. Но виду не показала, – я совершенно с вами согласна. И как только мы наведем чистоту в спальнях и кухне, так и будет... хлеб и ночлег они будут получать просто так, без всяких условий. Но вот за остальное им придется потрудиться.

– За остальное? – Удивился святоша, – За какое, остальное?

– За чистую одежду, за баню, за новую посуду, – загибала я пальцы, а потом сжала оба кулака, – и за многое другое.

– Но, дитя мое, мы ничего этого не даем людям.

– Будем давать! – я решительно взмахнула рукой, – святоша, людей надо помыть и переодеть. Вы посмотрите, какие они грязные и в чем они ходят. Как пустить таких грязнуль в чистые спальни? Они же мгновенно сведут все наши усилия по уборке на нет. И придется снова заставлять их мыть и чистить, – вздохнула я сокрушенно.

Святоша расхохотался. Он смеялся, запрокинув лицо вверх, и теперь выглядел совсем мальчишкой. И я вдруг поняла, что вся его строгость и серьезность напускная, а на самом деле он вот такой, как сейчас: веселый, смешливый... просто научился прятать все это в глубине своей души.

– Ох, Василиса, – вытер он слезы, – но где же я возьму одежду? У нас в храме нет мирской одежды.

– Купим, – улыбнулась я, пожимая плечами, – мы же должны заботиться о Божьих людях. И им нужна одежда.

– Это будет недешево.

– Это будет по-божески... Святоша, мы должны это сделать. А бомжики потом отработают.

– Почему ты называешь их бомжики? – святоша тепло улыбался, – это оскорбительное слово?

– Нет, что вы! Бомж — это человек Без Определенного Места Жительства, – выделила я интонацией первые буквы нужных слов.