Правда, проблески вечности можно узреть в перманентном наличии мира как такового, ведь какой-нибудь мир есть всегда. Или, допустим, в зримом отсутствии вечности в мире перемен, поскольку такое отсутствие, особенно переживаемое остро (как, например, отсутствие Бога), негативным образом указывает на иное, куда более важное, но недоступное здесь. Или, положим, в ностальгии души, сознающей причастность к изначальному и вневременнóму, по недостижимым, далёким теперь небесам. И наконец, можно искать постоянства и неизменности в реалиях умозрительных – законах и принципах, эйдосах, числах, геометрических формах. Но это – по сути, попытки выйти за пределы преходящего мира, всего временнóго и взглянуть на Вселенную со стороны. То есть это попытки хотя бы умозрительно вырваться из прямолинейного времени, из этого бренного мира и искать вечность в потустороннем ином.

Обычно вневременнóе бытие при уподоблении времени прямой линии связывают с началом и концом этой линии, символизирующими создание и разрушение космоса, множественного бытия. «До» и «после» исчерпания исторического времени, в начале и в конце прямой, царит вечность. На самой линии времени, на прямой, вечности нет – только в начале и в конце. Для тех же, кто считает, что у времени нет ни начала, ни конца, вечности нет вовсе или она недостижима, всегда пребывает не здесь.

Итак, при наличии начала и конца мы либо во времени, либо в вечности, прочее исключено. В вечности времени нет, во всяком случае, прямолинейного. Правда, существуют учения об ином времени, так сказать, о «времени вечности», которое наступит после конца света, но они опираются на чистую интуицию и при полагании прямолинейности «времени вечности» противоречивы, малопонятны, темны.

В вечности, где нет больше времени, невозможно представить жизнь, поскольку последняя – нечто текучее и подвижное, страдательное, изменчивое и устремлённое, то есть существенно временнóе. И так же невозможно представить пребывающее во времени вечное – неподвижное и неизменное, простое и неделимое, нерушимое и самодостаточное, не устремлённое никуда. Но если время и вечность взаимно исключают друг друга, трудно говорить об очень многих вещах, например о времени как об образе вечности или о вечности, содержащей в себе все времена. Как вечность может проникнуть во время, как может в нём отразиться, себя проявить, дать знать о себе, а также как вечность может содержать в себе время, как может его породить и постигнуть, в нём пребывать – немыслимо, необъяснимо.

Здесь приоткрывается та самая глубина, где символ «время – прямая» и, как его следствие, представление о времени и вечности как о взаимоисключающих противоположностях становятся неадекватными, поскольку связь времени с вечностью мистически очевидна. Чтобы шагнуть в эту бездну, необходим новый символ для времени – уже не прямая, а что-то ещё…

С этической же точки зрения аналогия времени с прямой ведёт к отрицанию этого мира и обращению всех устремлений, надежд к грядущей вечности, единственно верной, «самой реальной реальности», которая некогда неизбежно придёт на смену всему и утвердится уже навсегда. Связывают ли наступление вечности с гибелью космоса в целом, с концом света либо же только с собственной смертью, неважно: то и другое есть переход из времени в вечность, то есть по сути одно и то же.

При этом само грядущее инобытие неописуемо и непредставимо. Все аналогии с преходящим – метафоры, символы, уподобления – парадоксальны, двусмысленны, энигматичны. И это понятно: вечное – радикально иное, чем познающая и созидающая лишь этот мир мысль. То есть прорыв к вечному для придерживающихся представления о времени как о прямой линии с необходимостью интуитивен, иррационален, необъясним.