по отношению к Творцу. Также и Творец по отношению к ним – нечто иное: недостижимое, непознаваемое, трансцендентное. Время и мир существуют лишь «врéменно» – от вечности до вечности, и по истечении срока наступит царство вечной гармонии Творения и Творца. При этом все креатуры, по благодати Творца получившие вечную жизнь и вошедшие в новую вечность, останутся самими собой, вернее, как иногда полагают, они станут идеальными самими собой, тождественными своему сущностному прообразу. Слиться с Богом, вернуться к Нему, снова стать Им – абсурдная для монотеизма мысль: в новой вечности будет возможно лишь созерцать, воспевать, любить Бога, пребывать рядом с Ним, наслаждаться блаженством небесного света. Бог – радикально иное Творению. Каждая креатура остаётся собой навсегда: святой не может стать ангелом, херувим – серафимом и никакой ангел – Богом. Так же небесные реки, озёра, леса, небесные птицы и звери всегда будут самими собой, так же небесные грады будут незыблемы в вечности.

Сохранится ли в грядущей вечности её «прошлое», а именно наш преходящий мир, запечатлевшись в каком-нибудь божественном уме или памяти, либо же мир наш бесследно исчезнет совсем – это вопрос.

Как вообще в Боге, в недвижной и всеобъемлющей вечности, могла зародиться интенция создания мира и времени, в какой именно «момент» (почему не «раньше» и не «позже») и каким образом это произошло – тоже вопросы, на которые теологи дают много пространных ответов, различных по убедительности, но сходных по темноте.

«Несомненно, что мир создавался не во времени, а вместе со временем. События во времени происходят по прошествии какого-то времени и в предварении последующего времени – после прошлого и перед будущим. Но при Сотворении не было прошлого, так как ещё не было создано ничего, в чём возможно движение и изменение, а они суть необходимое условие времени» (Блаженный Августин. «О граде Божием: против язычников». Книга XI, глава 8).

Заметим, что данное высказывание Августина, к которому постоянно обращаются теологи Средневековья, восходит к Платону, а может быть, было известно и прежде него.

«…Поэтому Он решил создать подвижный образ вечности. Устроив небо, Он вместе с тем по подобию вечности, пребывающей в единстве, создал и образ вечности, движущейся от числа к числу, который мы называем временем. Ведь до появления неба не было ни дней, ни ночей, ни месяцев, ни годов: Он создал их лишь при создании неба. Всё это суть части времени, а „было“ и „будет“ – виды возникшего времени… подражающего вечности и бегущего по кругу согласно законам числа…

Итак, время возникло вместе с небом, дабы, как созданные одновременно, они и разрушились бы одновременно, если когда-либо постигнет их подобная участь. Прообраз времени – вечная природа, которой оно уподобилось насколько возможно. Этот прообраз вечносущий, тогда как его отражение было, есть и будет лишь в продолжение всех времен».

И далее тёмная фраза: «Да и ещё до возникновения времени [космос] уже являл сходство с тем, что отображал…» («Тимей», 37d, 37е, 38a, 38b, 38c, 39e).

Возможно, данное представление проистекает из греческой мифологии. Размышляя о повествуемом в этой мифологии происхождении времени, Фридрих Юнгер начинает с зарождения оного в царстве Урана, переходит к его утверждению в царстве Кроноса и затем к окончательному появлению в космосе Зевса.

«Уран – не титан, так как титаническое возникает только через его связь с Геей… Уран простирается во все времена, и при этом не имеет никакого значения, что как властитель он был низложен… В царстве Урана пространство главенствует над временем, пространства в нём больше… В его царстве утверждается пространство, а в царстве Кроноса – становление времени [смешение имен „Кронос“ и „Хронос“ имело место ещё в Античности. –