Этот путь, замешенный на просвещенном и вместе с тем не ограниченном уже ничем своеволии приведет и ее саму к проклятой ею же монополии. Причем к монополии, пожалуй, еще более амбициозной, чем у Н.Х.^>133 Если Харджиев как монополист ограничивался областью текстологии только, то Н.Я. этого уже казалось мало, и она отваживалась на куда большее, в частности на интерпретацию стихов и – через оценки, даваемые тем или иным людям и событиям, – на интерпретацию судеб и истории.

Столь катастрофический разрыв с Н.Х. разобщил ее и с А.А., и та книга об Ахматовой, исполненная горя от утраты друга, книга, полная любви к ее личности и ее поэзии, книга, которую Н.Я. писала уже больше года и почти закончила ко времени этого разрыва, – в одночасье и безнадежно устарела…

Нет, дудки, – теперь она напишет другую книгу. Книгу об эпохе и о себе самой!

И она написала ее. «Вторая книга» и есть портрет эпохи на фоне сотен людей, а не групповой портрет на фоне эпохи, как ее многие поняли и обиделись за своих знакомых. Этот портрет эпохи, составленный из сотен мазков и ликов, – убийственен для советской действительности, и, если бы Н.Я. вместо реальных имен прибегла к прозвищам, как Катаев, или хотя бы к аббревиатурам, то она сэкономила бы персонажам и читателям немало нервов, а критикам – перьев.

Она посчиталась в ней и с Харджиевым^>134.

Но посчиталась и с Ахматовой…

Наталья Евгеньевна Штемпель родилась в Воронеже 7 сентября 1908 года. В 1915–1922 годах она тяжело болела туберкулезом тазобедренного сустава, месяцами была прикована к постели. Последствиями болезни и стали ее хромота (впрочем, не ощущавшаяся ею как физический недостаток) и знаменитая, воспетая Мандельштамом, прихрамывающая «походка». Во время болезни она страстно и бескорыстно увлеклась русской поэзией, выделяя среди прочих и своего «земляка» Ивана Никитина, стихи которого первыми выучила наизусть. Бескорыстно – потому что сама Наташа стихов никогда не писала.

Ее отец – дворянин и непременный член Губернского собрания, при советской власти работал юрисконсультом. После того как родители в 1925 году развелись, она жила с матерью, Марией Ивановной Левченко, учительницей, и младшим братом Виктором в двух комнатах в собственном доме^>135.

В 1926–1930 годах Наталья Евгеньевна училась на литературно-лингвистическом отделении Воронежского госуниверситета и одновременно работала в педологическом кабинете у профессора П.Л. Загоровского. Опубликовала две так и не разысканные статьи в журналах «Культурный фронт ЦЧО» и «Практическая педология» (Орел), написала большую (около трехсот пятидесяти страниц) работу «Школа, семья и собственная личность в оценке школьников старшего возраста», основанную на анализе семи тысяч сочинений воронежских старшеклассников. Хотела поступать в аспирантуру, но туда ее не взяли – из-за дворянского происхождения. В 1930 году она устроилась на работу на политико-педагогической станции при Воронежском областном отделе народного образования в качестве научного сотрудника (изучала киноинтересы воронежских школьников).

В 1931–1932 годах, учась на годичных курсах психотехников-профконсультантов, Наталья Евгеньевна год прожила в Ленинграде. По возвращении в Воронеж заведовала психотехнической лабораторией в Институте организации и охраны труда, а затем в Институте гигиены и санитарии, где изучалась специфика профессий, характерных для сельского хозяйства Воронежской области. После того как в 1935 году педология и психотехника были развенчаны как «лженауки» и лаборатория П.Л. Загоровского закрыта, она начала преподавать литературу и русский язык в Воронежском авиатехникуме им. В.П. Чкалова, где и проработала до самого выхода на пенсию в 1971 году. Как поэзия и литература являлись ее любовью, так и преподавательская работа оказалась ее призванием: по свидетельству учеников, она обладала даром прививать свою любовь к поэзии другим.