Да, это был странный эпизод. Ведь они не только не имели представления, как меня зовут, но наверняка не узнали бы меня, если бы встретили снова.

Собственно говоря, когда я вспоминаю эту историю, ясно и четко в памяти всплывает только мой забинтованный палец, который царил над происходившим, почти обретя собственную индивидуальность. И, судя по тому, как начиналось письмо, они тоже лучше всего запомнили именно его:

«Дорогой ветеринар с забинтованным пальцем…»

Приятно было получить это письмо в то давнее время, но еще приятнее – получить другое совсем недавно. Неизвестная мне дама писала, что тот случай повторился с ее собакой, у которой тоже в горле застрял мяч. Она попыталась извлечь его через пасть, но ничего не получилось, и она была уже готова в отчаянии смириться с неизбежным, как вдруг вспомнила эпизод из моей книги и нажала под нижней челюстью. Она благодарила меня за спасение жизни ее собаки, и мне пришло в голову, что мои книги, хотя писались они не как учебники, возможно, таким вот образом выручали и других людей.

Мое пребывание в Лондоне подходило к концу. Недели предварительного обучения почти закончились, и мы ждали нового назначения в Училище начальной летной подготовки.

В воздухе носились самые разные слухи. Нас отправляли в Эберсвит в Уэльсе, для меня это было слишком далеко от желаемого места, я хотел служить на севере. Потом нас отправляли в Ньюкэй в Корнуолле, а это было еще хуже. Я понимал, что рождение ребенка у младшего пилота Хэрриота не может повлиять на общую военную стратегию, но мне хотелось быть как можно ближе к Хелен.

Время, проведенное в Лондоне, я помню как в тумане. Возможно, потому, что все было так ново и необычно, что память просто не успевала фиксировать все впечатления, а может быть, потому, что большую часть времени я находился в состоянии крайней усталости. Думаю, все мы уставали очень сильно. Немногие из нас привыкли к подъему в шесть утра и постоянной физической активности. Если мы не ходили строем по плацу, то маршировали в столовую, на занятия, на самоподготовку. Я несколько лет не вылезал из машины, и шагистика стала болезненным открытием для моих ног.

Но случались моменты, когда мне становилось интересно: а зачем все это нужно. Я думал, что после короткого курса молодого бойца сяду в самолет и буду учиться летать, но выходило, что это событие откладывается на столь далекое будущее, что о нем даже не упоминали. В УНЛП мы долгие месяцы изучали навигацию, основы летной теории, азбуку Морзе и многое другое.

Когда я сдал экзамен по математике, то возблагодарил фортуну за улыбку. Я всегда считал на пальцах – кстати, и сегодня тоже, – поэтому я так сильно нервничал, что до того, как меня призвали, брал в Дарроуби уроки у курсанта летного училища. Я с ужасом вспоминал школьные дни, когда мне приходилось решать кошмарные задачи про поезда, идущие с разными скоростями, или про воду, которая из одной трубы наливается, а из другой – выливается. Но мне удалось сдать, и теперь я был готов ко всему.

В Лондоне я был неожиданно шокирован некоторыми обстоятельствами. Я и не предполагал, что мне придется целыми днями сидеть, сортируя дерьмо, в грязнейшем свинарнике. Кому-то в голову пришла светлая мысль превратить пищевые отходы Королевских ВВС в свинину и бекон, а трудовых ресурсов было предостаточно. Меня не покидало чувство нереальности происходящего, когда я вместе с другими рвущимися в небо пилотами час за часом разбирал отходы и сливал помои.

К счастью, мое разочарование исчезло в тот день, когда мне пришло новое назначение. Сначала я не поверил ему, настолько оно было хорошим, – я направлялся в Скарборо. Я бывал там и знал, что это милый курорт на берегу моря, но не это обрадовало меня. А тот факт, что город находился в Йоркшире.