Оказалось, что он доверху забит старыми пакетами с семенами, некоторые уже порвались, просыпав на груду мусора несколько горошин и фасолинок. Следующий ящик оказался забитым грязными веревками для родовспоможения коров, которые никто не удосужился помыть. Пахли они не слишком приятно, и мисс Харботтл поспешила задвинуть его назад. Однако ее было трудно смутить или сбить с толку, и она с надеждой потянула на себя третий ящик. Он открылся с мелодичным звоном, и она увидела ряд пустых бутылок из-под пива.

Мисс Харботтл медленно выпрямилась и терпеливым голосом спросила:

– Могу я узнать, где у вас касса? Где вы держите наличность?

– Ну, мы просто забиваем ею вон ту штуку. – Зигфрид показал на литровый горшок, стоящий на каминной полке. – У нас нет нормальной кассы, но он прекрасно справляется с ее ролью.

Мисс Харботтл с ужасом посмотрела на горшок:

– Как, вы кладете туда…

Измятые чеки и банкноты глядели на нее из горлышка, причем некоторые из них упали в камин.

– Вы хотите сказать, что, уходя, вы оставляете деньги лежать там изо дня в день?

– По-моему, никому это не повредило, – возразил Зигфрид.

– А где вы храните мелочь?

Зигфрид напряженно хихикнул:

– Да знаете ли, там же. Всю наличность, мелочь тоже.

Румяное лицо мисс Харботтл начало терять цвет.

– Знаете, мистер Фарнон, все это очень плохо. Я не знаю, как вам удалось протянуть так долго. Просто не знаю. Однако я убеждена в том, что смогу все поправить, и очень скоро. Я вижу, что в вашем бизнесе нет ничего сложного: обычная система картотечного учета – вот все, что нужно для ведения вашего баланса. Что же касается остальных мелочей, – она с недоверием посмотрела на горшок, – то я все сделаю как надо, и очень быстро.

– Отлично, мисс Харботтл, отлично. – Зигфрид с еще большей энергией потирал руки. – Мы ждем вас в понедельник утром.

– Ровно в девять часов, мистер Фарнон.

После ее ухода воцарилось молчание. Тристану понравилось ее посещение, а я испытывал сомнения.

– Знаете, Зигфрид, – сказал я, – возможно, она и гений эффективности, но не кажется ли вам, что она слишком строга?

– Строга? – Зигфрид громко, но довольно принужденно рассмеялся. – Ничего подобного. Оставьте это мне. Я с ней справлюсь.

Мебели в столовой было мало, но благородные очертания комнаты и ее размер придавали дополнительную грацию длинному буфету и скромному столику из красного дерева, за которым завтракали мы с Тристаном.

Единственное большое окно комнаты было расписано морозными узорами, а с улицы доносился отчетливый скрип пешеходов, шедших по холодному снегу. Я поднял глаза от вареного яйца и увидел, как к дому подкатил автомобиль. Затем мы услышали топанье ног на крыльце, хлопанье входной двери, и в комнату ворвался Зигфрид. Не говоря ни слова, он прошел к камину и нагнулся над ним, опустив локти на серую мраморную доску. Он почти по самые глаза закутался в пальто и шарф, но все равно было видно, что лицо у него лилово-синее.

Он метнул быстрый взгляд на стол.

– У старого Хезелтайна – того, что живет в одном из домов на холме, – случай послеродового пареза. Боже, как же там холодно. Я едва дышу.

Он стащил перчатки и пошевелил онемевшими пальцами над огнем, бросая косые взгляды на брата. Тристан сидел ближе всех к огню и наслаждался своим завтраком, как он наслаждался всем в жизни, с радостью намазывая масло на тост и с веселым свистом накладывая себе джем. Его «Дейли миррор» лежала на своем месте, рядом с кофейной чашкой. Можно было физически ощущать исходящие от него волны комфорта и удовлетворения.

Зигфрид с сожалением оторвался от камина и упал на стул.