Времени остается в обрез, думал я, но уж теперь-то они завершат свою трапезу. Заметят, что надо поторопиться, и пойдут переоденутся. Однако, к моему ужасу, миссис Беллерби медленно направилась к очагу и поставила на него чайник, а ее супруг и Боб отодвинули стулья и вытянули ноги. На обоих были вельветовые штаны с незатянутыми поясами, а на ногах огромные, подбитые гвоздями сапоги. Боб, порывшись в карманах, извлек мятую пачку сигарет и развалился в блаженной летаргии. Мать поставила перед ним чашку с чаем, а мистер Беллерби достал складной ножик и начал отрезать табак от плитки, чтобы набить трубку.

Когда они вновь придвинулись к столу и принялись за чай, я поймал себя на том, что демонстрирую все классические симптомы нервного перенапряжения: бешеный пульс, сведенные судорогой челюсти и начинающаяся головная боль.

После второй чашки чая появились некоторые признаки оживления. Мистер Беллерби со стоном поднялся на ноги, поскреб грудь под рубашкой и с хрустом потянулся.

– Ну что же, молодой человек, мы помоемся, переоденемся, а Боб составит вам компанию, он с нами не едет.

В дальнем конце кухни над большой каменной мойкой некоторое время раздавались всплески и отфыркивания. После омовения они поднялись наверх. С огромным облегчением я обнаружил, что на переодевание они много времени не потратили. Мистер Беллерби очень скоро спустился к нам, преображенный шерстяным темно-синим костюмом с зеленоватым отливом. Почти следом спустились его супруга и дочь во всем блеске цветастых платьев из хлопчатобумажной ткани.

– Ну что же, вот мы и готовы, а? – В моей веселой бодрости пряталась истерика. – Ну так в путь! Прошу вас, дамы!

Однако Рут не сдвинулась с места. Она натягивала белые перчатки и поглядывала на брата, вновь развалившегося на стуле.

– Знаешь, Боб, смотреть на тебя тошно! – вдруг взорвалась она. – Мы вот едем слушать чудную музыку, а ты валяешься тут, как свинья в навозе, и даже ухом не ведешь. Совсем не интересуешься культурой и о самообразовании думаешь не больше бычков на пастбище.

Боб тревожно заерзал под этим нежданным нападением, но худшее ждало впереди. Рут топнула ногой:

– У меня просто кровь закипает, как погляжу на тебя. И ведь знаю: мы дверь закрыть не успеем, как ты захрапишь. Будешь хрюкать тут весь день, как боров. – Она обернулась к миссис Беллерби. – Мама! Вот что: я не оставлю его здесь храпеть! Он должен поехать с нами.

На лбу у меня выступил пот, и я забормотал:

– Не кажется ли вам… может быть… времени очень мало… начало в два… я не ел…

Но мои призывы пропали втуне. Рут закусила удила.

– А ну вставай, Боб! Вставай сию же минуту и переоденься!

Она плотно сжала губы и выставила упрямый подбородок.

Где было Бобу против нее! Хотя пищу он поглощал с поразительной энергией, но характером был, видимо, слабоват. Бурча себе под нос, он поплелся к мойке. Стянул рубашку, а они сели и смотрели, как он намыливает торс большим куском мыла и обливает голову и плечи, качая ручку насоса у мойки.

Родители смотрели на него со счастливым видом, радуясь, что он поедет с ними, полные уверенности, что это к его же пользе. Рут следила, как он моется, с сиянием любви в глазах. И все время оглядывалась на меня, словно спрашивая: «Замечательно, правда?»

Я же еле-еле удерживался, чтобы не начать горстями рвать на себе волосы. Неодолимое желание вскочить, забегать по кухне, завизжать показывало, что я вот-вот сорвусь. Я закрыл глаза, борясь с этим чувством, и, видимо, держал их закрытыми долго, потому что, открыв их, увидел, что рядом со мной стоит Боб в точно таком же костюме, как у его отца.