Машина с сеном нас уже ждала. Хватало сил залезть в неё и сразу уснуть. Дома уже ждала мать. Как мылся, о чём говорили, – всё в полусне. На сон оставалось около четырёх часов, в четыре утра уже ждала машина.

Уборка продолжалась в течение трёх недель. Через пять-семь дней человек начинает привыкать к такому ритму.

Контроль за качеством уборки происходил не реже одного раза в два дня. Делала это комиссия из нескольких человек. Иногда были люди в милицейской форме. Прошло несколько дней от начала уборки, и уже по темноте приехал газон с представителем райкома. Нам вручили красный небольшой флаг (50 на 50 см), что там было написано, я не помню. Этот флаг был на комбайне всю уборку. Вместе с флагом вручили денежную премию. Сколько получила бригада, не знаю, но на другой день мне вручили пакет с дорогими шоколадными конфетами. Итоги подводили каждые три дня, и каждый раз вручали деньги. Подробности этих мероприятий я не знал и не интересовался. Всё это время я был как заведённый механизм.

Уборочная длилась 21 день. Молотили ячмень и пшеницу. Затем комбайн отправили на уборку в Ставропольский край, а я остался дома. Всё закончилось неожиданно, особенно для моих родителей.

Недели через две, когда я уже забывал уборочную, а родители считали всё учебной практикой, к нам домой приехала гружёная телега. Это был мой заработок на уборке. Привезли флягу подсолнечного масла, два дерюжных мешка семечек подсолнечника, несколько мешков зерна. Что-то было ещё, но уже не помню. В правлении колхоза получил деньги (сумму не помню), купил новый велосипед ПВЗ (Пермского велосипедного завода) за 45 рублей, часы наручные «Полёт» на 22-х камнях, хороший перочинный нож, остальные деньги отдал матери. Как сейчас принято говорить, родители были в шоке. Видимо, повезло мне с уборочной бригадой.

Отец рассказал, что во время уборки была кампания по предотвращению хищений зерна. Организовывались милицейские посты с дружинниками для контроля объездных и просёлочных дорог. В случае задержания – срок три года.

Наличие велосипеда у подростка в то время расширяло возможности времяпровождения. Например, группой пять-шесть человек ездили в Майкоп (около 25 км), ездили просто покататься. По дороге было много садов – вишни, яблоки, груши, виноград… Мы не воровали, находили сторожа и с его разрешения подкреплялись тем, что нам разрешали рвать. Было, что нас прогоняли. Вот тогда мы подворовывали (сторожа были без собак и без оружия).

В девятый класс я пошёл в другую школу – в железнодорожную, которая находилась рядом с вокзалом, так как отцу дали квартиру в другом доме, неподалёку. Улица Мира, где мы стали жить, упиралась в маслозавод, налево дорога на вокзал, направо – к реке Белой и мосту через неё. Дом представлял собой старое здание маслозавода, перестроенное под жильё. В центральной части его подъезд, два этажа, четыре квартиры, и с торцов два одноэтажных крыла, каждое на две квартиры. В центре дома на первом этаже жили главный инженер завода Кондратенко и наша семья, на втором – директрисса маслозавода с сыном и военком с сыном и дочерью. Остальных жильцов не помню. Дом был кирпичный, с толстыми стенами. Отопление печное, вода из колодца, прочее необходимое – на улице. Двор был огромный. У каждой семьи был огород три сотки. Перед домом – волейбольная площадка, баскетбольный щит, турник. На заднем дворе – длинный добротный сарай, где каждая семья имела своё отделение. В нём было место для топлива, свинарник, курятник, ларь для кормов. В доме в основном жили руководители и ведущие специалисты маслозавода. Все держали свиней, кур. Корма привозили телегами – отходы производства с маслозавода, стоило это недорого. Мы держали только кур. Корма мама покупала на рынке. Отец запрещал брать корма на маслозаводе. Такое правило потом себя оправдало.