Пришлось таскать его по музеям и гостям.

За пару дней до отъезда поехали к Таниным друзьям на дачу. На обратном пути Таня шипела подруге:

– Отвезем его в гостиницу!

– Да хоть чаем напои, неудобно же, – шипела в ответ подруга, ласково улыбаясь Клиффу.

Ну ладно, подруга посигналила на прощание и отбыла, а Таня повела иноземца поить чаем. В квартире было нехорошо. В жилом помещении не должно пахнуть как в привокзальном туалете времен развитого социализма. А когда открыли дверь в совмещенный санузел, где бодро фонтанировал унитаз, то стало еще хуже. Таня, на бегу бросив Клиффу, что стоянка такси напротив дома, помчалась к верхним соседям. На втором этаже не было никого, на третьем, в съемной квартире, гудело штук двадцать студентов, а на пятом праздновали юбилей, тоже не менее двадцати человек. Просить веселых подвыпивших людей не пользоваться туалетом – дело безнадежное. Тем более что студенты пили пиво. Таня прискакала вниз, позвонила в ЖЭС, чтоб вызвали аварийку, и ринулась на ликвидацию последствий.

В санузле она увидела Клиффа. И поняла, что такое «жесткая верхняя губа». С непроницаемым лицом островитянин Клифф, закатав рукава рубахи стоимостью в Танину зарплату, собирал уже нафонтанировавшее в ведро.

Аварийка приехала через час. Все это время Таня и Клифф плечом к плечу сражались со стихийным бедствием, время от времени поглядывая друг на друга.

Аварийщиков было двое: мрачный мизантроп и веселый циник.

– Эй, подруга, – сказал циник. – У тебя мужик – буржуин, что ли?

Таня подтвердила.

– Ты смотри, весь в дерьме, но нормальный мужик, во как старается. Эй, мужик, дружба-фройндшафт, веригуд!

К полуночи причины катастрофы были устранены, осталось устранить последствия.

К утру все было проветрено, вымыто, ковер из прихожей отнесен на помойку, а Таня поняла, что тот самый «первый взгляд» по счету может быть вторым. Или десятым. Или десятитысячным. Первый взгляд – это качество, а не количество. Не только стихи растут из сора.

Родители Клиффа молча, но выразительно не одобряли женитьбу сына на не-англичанке. А потом как-то посмотрели на нее в первый раз.

У Тани двое сыновей, которых английские бабушка с дедушкой зовут Пашька и Петка.

Когда Люся сделала ремонт в своей крохотной полуторке и переставила мебель, выяснилось, что стена в комнате пустовата. Что-то просто просилось быть повешенным на эту стену. И Люся поняла, что именно и где это найти.

По выходным художники оккупировали сквер. Реализмом не пахло. На пьяной улице танцевали пьяные развеселые дома, странная многоногая лошадь скакала по фиолетовому полю, и на фоне занавески цвета запекшейся крови сидела еще более странная женщина – одновременно и в фас, и в профиль. Сами художники были под стать своим произведениям.

Но Люся нашла то, что надо. На картинах у солидного дядьки красивые девушки вбегали в пенные волны, выглядывали из-за белоствольных берез, лежали, жарко раскинувшись, в разнотравье, глядя на зрителя со скромным лукавством. Смущало то, что девушки были голыми, а та, что вся в лютиках и васильках, напоминала хрестоматийные строки: «под насыпью, во рву некошеном, лежит и смотрит, как живая».

– Вы пишете портреты, в одежде? – спросила Люся.

– А то! – сказал художник.

– Сколько стоит портрет?

Художник ответил. Люся про себя ахнула, но не отступила:

– А с котиком на руках можно?

– Хоть с крокодилом, но придется доплатить.

Договорились.

Художник пришел вовремя, но не с кистями, красками и мольбертом, а с дешевой «мыльницей».

– Все так делают. Вот Никас Сафронов – страшные тысячи за портрет берет, а тоже по фотографиям, – объяснил художник. – Давайте пожелания.