– Шли бы вы отсюда, девушка. И так жизни нет, только налоговой мне не хватает для полного счастья.

Даже денег не взяла.

Ася шла домой и тихо плакала, тушь размазалась, нос и глаза распухли, жизни не было, о счастье речь вообще не шла.

Перед подъездом противная баба с первого этажа демонстрировала всем желающим и нежелающим поцарапанную руку:

– Она бешеная! Как начала на улицу рваться! Бешеная она! Усыплять надо!

У дверей квартиры с недовольным видом сидела кошка-зараза, шмыгнула внутрь и начала орать из кухни, требуя кормить, поить, чесать пузо, все сразу.

Утром Асе позвонили оттуда, куда попасть она и не мечтала – отправила резюме, даже не надеясь. Извинились, что не смогли известить ее раньше, но их кадровая политика предполагает тщательную проверку кандидатов, что занимает определенное время. Если Асины планы не изменились, то не будет ли она любезна приехать к четырнадцати ноль-ноль для устного собеседования и, при его благоприятном исходе, для согласования трудового договора.

Ася синхронно переводит со шведского и английского на русский и обратно, учит норвежский (фирма предполагает расширять свое присутствие на скандинавском рынке), поглядывает в сторону главного технолога Петрова, который поглядывает в сторону Аси.

Кошка-зараза Асю скорее терпит, чем любит, но иногда позволяет брать себя на руки.

Куда едет в такую рань насупленная старушка, крепко прижимающая к себе полиэтиленовый пакет с надписью «Красота – страшная сила! Магазин декоративной косметики такой-то» и неодобрительно зыркающая на юную девицу в отчаянном мини?

Куда едет в такую рань девица в своей микроюбке, с заклеенной пластырем левой коленкой, уткнувшаяся в совершенно несовместимую с ней газету «Деловые вести»?

Куда едет в такую рань понурый красавец с ухоженной трехдневной щетиной, в небрежно повязанном кашне, с дивного качества портфелем и старой хозяйственной сумкой со сломанной молнией – полная нестыковка, как будто он отобрал эту сумку у заглавной бабули?

Куда едет в такую рань толстый дядечка, с мечтательной улыбкой что-то пишущий пальцем на оконном стекле?

Куда едет в такую рань молодая поросль лет семнадцати с невообразимой прической, в одном ухе наушник, и юнец дрыгает в такт головой, ногой и всем тощим телом?

Куда едет в такую рань дородная дама, сердито выслушивающая по телефону чей-то бесконечный монолог и все пытающаяся вставить свою реплику (Да, мама. Нет, мама. Не знаю, мама!)?

Куда едет в такую рань спящий с похрапыванием мужик на переднем сиденье, просыпающийся на каждой остановке, заполошно оглядывающийся, облегченно вздыхающий и засыпающий до следующего торможения?

За пятнадцать минут можно придумать целую кучу историй и жизней.

Но в этих семи моих попутчиках есть некий неуловимый ритм.

И, только выходя, соображаю – они расположились в полном соответствии со спектральным распределением: бабуля с огромным красным пакетом, девица в оранжевой курточке, красавец с ярко-желтым кашне на шее, дядечка в зеленой шляпе, юнец с выкрашенными в голубой цвет волосами, дама в синей шали поверх плаща и спящий мужик в фиолетовой робе.

В семье А. потекли краны. Семья А. позвонила в ЖЭС и вызвала мастера.

Пришел Мирович. Свои претензии к производителям кранов семья А. предъявила Мировичу, причем во вздорной и вызывающей форме. В ответ Мирович наследил башмачищами и извращенно надругался над сантехникой семьи А., вследствие чего краны в ванной и кухне громко запели в малую терцию.

Не каждому дано умение спать под печальный, но пронзительный фа минор. Злая от недосыпа семья А. неинтеллигентно наорала в телефон. ЖЭС подумал о семье А. плохо, но сказал вежливо: