Казалось бы, мне стоило просто прекратить эти неуместные визиты, но, к собственному удивлению, я впал в зависимость от них. Я понимал, что с каждым новым посещением нарушаю правила и устои уже чуждого мне общества, и что расплата за это не заставит себя долго ждать. Я пытался больше не ходить туда: растущие во мне напряжение, страх, неудовлетворённость – все вместе превратились в настоящую ломку. Я гасил её тем же средством, что уже не раз сослужило мне в тяжёлые времена – алкоголем, но и он был не всесилен.

И вот пока я жил в рассуждениях, как мне дальше со всем этим справляться, случилось кое-что неприятное, но весьма логичное. Как-то одним вечером, когда я открыл дверь квартиры, чтобы выйти в подъезд покурить, гадая, встречу ли я там своего соседа, на лестничной площадке меня поджидали двое незнакомцев.

Непосредственно сама беседа с двумя оперативными работниками состоялась уже в моей квартире, на кухне. Поначалу эти господа утверждали, что хотели бы от меня участия или даже совета в вопросе получения информации о некоторых моих знакомых. Они говорили вежливо и тактично. Однако я понимал, что это только уловка, и вывернуть моё положение из товарищеского в зависимое для них не составит труда. Но то ли для очистки совести, то ли просто из любопытства я попробовал им отказать. Досада их по этому поводу была очень глубокой, общий настрой и тон нашего разговора сразу изменились. Но такой ход событий они, по-видимому, предвидели, потому что все фото и видеоматериалы о моих похождениях в уже упомянутые заведения были у них с собой. Достаточно было обнародовать и десятую часть всего этого для того, чтобы я пропал как личность. Конечно, таким компроматом мог бы похвастаться любой наш брат, но та самая круговая порука, в которую я был втянут вместе с остальной богемой, как оказалось, всё время защищала меня от визита этих господ. А теперь, получается, на покой ушёл лишь я один, а все мои грехи, напротив, только теперь приняты в работу.

Я смотрел на двух молодых людей за столом передо мной, одинаково подстриженных, в одинаковых костюмах с галстуками на пуговицах и сверху – чёрные куртки. Скольких, таких же как я, они уже посетили? Они не близнецы, хотя лица их схожи своей невыразительностью, словно на затёртой монете. Один из них всегда постарше – натаскивает, выучивает и одновременно проверяет молодого. И не чураются они своей работы совершенно – шантаж и игра на человеческих слабостях не видится им чем-то низким или пошлым. Потому что это главный метод их работы – разговор с человеком, сопровождаемый перелистыванием его дела. Я думаю, компроматы собираются и на самих работников: есть папка и на того, что постарше, а на молодого ещё накапливается и скоро ляжет на полку в какой-нибудь канцелярии. Эти папки и удерживают их на службе и никогда уже не отпустят. Берут за горло, сдавливают так же, как сейчас сдавила мне шею моя.

Хотя лично меня такая практика коснулась впервые, я был наслышан о подобных визитах к людям моего окружения. И я знал, что никто из моих бывших коллег никогда не отказывал этим гостям в их «просьбах» поделиться информацией: уж больно аргументы всегда оказывались весомыми для публичных людей с известными фамилиями, уже распробовавших греховный плод славы. Но с другой стороны, было в этом и какое-то милосердие, ведь открытый шантаж освобождал меня от ответственности. Теперь я действительно был вынужден говорить, а значит, мог быть оправдан, по крайней мере, в глазах своих старых товарищей по сцене. Они бы меня точно поняли.

Естественно, я рассказал оперативникам всё, что знал. Да вот только все мои сведения для них оказались неинформативными, и сам я чувствовал, как, открывая им вроде бы компрометирующие подробности жизни бывших коллег, на деле я просто пересказываю слухи и сплетни, как старый светский лев, уже тронутый деменцией. Разочарованность этих гостей начала тревожить меня сильнее их недавних угроз, поскольку я понимал, что хуже, чем быть для них неудобным человеком, можно только став бесполезным. При этом наверняка тот, кто их ко мне послал, не требовал церемониться со мной, если толку от меня не будет. После такого конфуза оставалось лишь рассеянно лепетать, что я ещё могу оказаться полезным.