В 1941 г. молодой Н. Никулин – всего лишь недавний выпускник средней школы, не годный к службе в строевых частях и по мобилизации направленный в школу радиоспециалистов. После окончания, в ноябре, переправившись через Ладогу, он попадает в полк тяжелой артиллерии. Воспоминатель не называет ни номера части, ни участка фронта, где он оказался, но из текста становится ясным, что это участок Ленинградского фронта за кольцом блокады:

«В конце ноября началось наше наступление. Только теперь я узнал, что такое война, хотя по-прежнему в атаках еще не участвовал. Сотни раненых, убитых, холод, голод, напряжение, недели без сна… В одну сравнительно тихую ночь, я сидел в заснеженной яме, не в силах заснуть от холода. Чесал завшивевшие бока и плакал от тоски и слабости. В эту ночь во мне произошел перелом. Откуда-то появились силы. Под утро я выполз из норы, стал рыскать по пустым немецким землянкам, нашел мерзлую, как камень, картошку, развел костер, сварил в каске варево и, набив брюхо, почувствовал уверенность в себе. С этих пор началось мое перерождение. Появились защитные реакции, появилась энергия, Появилось чутье, подсказывавшее, как надо себя вести. Появилась хватка…»

Думаете, хватка, чтобы воевать? Нет…

«…Я стал добывать жратву. То нарубил топором конины от ляжки убитого немецкого битюга – от мороза он окаменел. То нашел заброшенную картофельную яму. Однажды миной убило проезжавшую мимо лошадь. Через двадцать минут от нее осталась лишь грива и внутренности, так как умельцы вроде меня моментально разрезали мясо на куски. Возница даже не успел прийти в себя, так и остался сидеть в санях с вожжами в руке. В другой раз мы маршировали по дороге и вдруг впереди перевернуло снарядом кухню. Гречневая кашица вылилась на снег. Моментально, не сговариваясь, все достали ложки и начался пир! Но движение на дороге не остановишь! Через кашу проехал воз с сеном, грузовик, а мы все ели и ели, пока оставалось что есть… Я собирал сухари и корки около складов, кухонь – одним словом, добывал еду, где только мог…

Наступление продолжалось…»

Интересные воспоминания, правда? Не о своих подвигах (коими принято хвалиться фронтовикам, но коих, полагаю, у воспоминателя не было), не о героизме других (что, безусловно, имело место – иначе откуда Победа?), а признание, что «перерождение», которое вдруг произошло в этом новобранце, было направлено исключительно на «добычу жратвы»!

Причем, повторюсь, никто не собирается оспаривать правдивость описанного – подобные случаи рассказывались и другими участниками боев, но там они не были главным содержанием, а лишь эпизодом, мало влиявшим на основной ход событий. Здесь же, эти события, поданные первым планом, не могут не вызвать вопрос: а зачем, собственно, идут на войну – брюхо набить в первую очередь или какая-то другая миссия у солдата?..

Конечно, на фронте не все были героями. Такие «никулины» брались из мобилизованной молодежи, среди которой далеко не все внутренне исповедовали веру, что: «…мы еще дойдем до Ганга, но мы еще умрем в боях, чтоб от Японии до Англии сияла Родина моя!» (поэт П. Коган). Или еще: «…не до ордена – была бы Родина с ежедневными Бородино» (поэт М. Кульчицкий; оба пали на фронтах Великой Отечественной). В мирное время такие новобранцы бы не вылезали из нарядов вне очереди, драя полы в казарме и сортиры. На войне время нарядов прошло. Методы воспитания недозревших воинов в боевых условиях были строгими – вплоть до расстрела перед строем за, казалось бы, с мирной точки зрения, пустячную провинность (в воспоминаниях Н. Никулина есть такие примеры). Но на то и война, чтобы грех нерадения, а то и трусости искупался кровью.