На одних станциях эшелоны разгружались и ленинградцев вывозили и размещали в населенных пунктах, на других – останавливались на время приема горячей пищи, после чего следовали дальше по своему маршруту. Везде наблюдалась одна и та же картина: все эвакуированные находились в состоянии тяжелейшей дистрофии. Помогая друг другу, они с трудом выходили из вагонов и тут же на перроне справляли свои естественные нужды, ни на кого не обращая внимания, все вместе, и мужчины, и женщины…

Кое-где в пустых теплушках и возле них между путями лежали еще не убранные трупы детей и взрослых, умерших в дороге. Проходя мимо одной из теплушек, я обнаружил в ней сидящего на полу человека. Обеими руками он обнимал железную печь. Я вскочил в вагон, чтобы разбудить его и помочь выйти, но это был мертвец. Окоченевшими руками он крепко держал такую же холодную, как сам, печь.

Бойцы старались не пропустить ни одного эшелона с ленинградцами, чтобы поделиться с ними своими пайками. Многие ребята отдавали все свои запасы, оставаясь голодными.

Встречи с блокадниками вызывали справедливое чувство безудержной ненависти к гитлеровским захватчикам… Бойцы своими глазами видели, что принесло с собой нашествие варваров».

Ряд госпиталей Вологды был целево рассчитан на эвакуированных ленинградцев. Зимой и весной 1942 г. из окруженного города по «Дороге жизни» было вывезено 554 186 человек. 5 149 ленинградцев, самых тяжелых – с дистрофией второй и третьей степени, с сопутствующими этому заболеваниями, обморожением были оставлены в вологодских госпиталях. Сохранить жизнь удалось не всем – около двух тысяч из них нашли последний приют в вологодской земле…

А тем временем людские резервы для мобилизации на фронт стали истощаться и в 1942 г. был издан секретный циркуляр, предписывающий осуществлять излечение больных и раненых в сокращенные сроки. Теперь пребывание на излечении не должно было превышать среднего показателя в 21,3 суток. За превышение оного врачам грозил выговор… Вместе с этим, недолеченная дизентерия грозила рецидивом и выписанный ранее срока больной, вернувшись в воинскую часть, сам становился источником заразы. Госпитальные врачи, беря на себя ответственность, действовали как предписывает медицина – работая как бы между молотом приказа и наковальней обстоятельств. Недаром говорят, что не нарушишь инструкций – не совершишь подвига…

Отец выписался в марте. В районе Погостья – в направлении на Любань – всё еще шли бои, но его не вернули в 11-ю стрелковую, а оставили в резерве политуправления Волховского фронта.

Фронт этот был учрежден 17 декабря 1941 г. в результате успешной Тихвинской стратегической операции, что не только освободила от немцев железнодорожную ветку Тихвин – Волхов, по которой шло снабжение Ленинграда и эвакуация гражданского населения, но и позволила выровнять здесь линию фронта, установившуюся по реке Волхов, откуда и название нового фронта. Командовать им стал представитель Ставки на Северо-Западном направлении генерал армии К. А. Мерецков, удачно осуществивший Тихвинскую операцию.

Однако дальше этого рубежа нашим войскам продвинуться не удалось. Вошедшая в прорыв 2-я ударная армия, что по замыслу должна была выйти к станции Любань Октябрьской железной дороги (направление Москва – Ленинград) и соединиться с наступавшей от Погостья 54-й армией Ленинградского фронта, взяв гитлеровцев в кольцо, завязла в снегах, уткнулась в сильное немецкое сопротивление и сама оказалась чуть ли не в окружении.

Требование Ставки продолжать наступление до достижения успеха видимо и вызвало у командующего Ленинградским фронтом генерала М. С. Хозина реакцию самозащиты: неуспех наступления он объяснил тем, что якобы два фронта не могут договориться о совместных действиях и потому для успешного завершения операции нужно единоначалие.