), решенного якобы «по Мейерхольду».

В конце марта на Страстном показывали его спектакль «Две маленькие пьесы», диптих из пьесы Л. Бугадзе «Потрясенная Татьяна» и пьесы братьев Дурненковых. Получилась студенческая работа по этюдам или репетиция. Главное, что я поняла: у новой драмы – еще не драма, но материал к драме, поиски языка и стиля, потому что в обеих пьесах нет сюжета, есть набор более или менее хорошо написанных сцен, рисующих нравы современного общества.

Грузинская пьеса решена вполне условно. Основной принцип – на лице каждого героя сделанные из бумаги чернющие усы (у мужчин) или брови (у женщин) разной конфигурации: так обозначено место действия. Не слишком приятно, что каждый лепит грузинский акцент, как может. У Дурненковых – конфликт поколений: дети из города – и старики из деревни. Ни там, ни там нет движения, ни внешнего, ни внутреннего. Сидят на стульях, на кубах, произнося монолог, выступают вперед. Смысл любопытный: это общий сеанс гипноза. Дети читают белые абстрактные стихи, старики не понимают. Дети объясняют смысл – стихи о предчувствии и тревоге. Потом каждый из четырех стариков (в трансе), забыв свое бытовое косноязычие, произносит монолог на хорошем литературном языке о самом сильном потрясении: «Жизнь похожа на кистеперую латимерию».

Поскольку пластика и речь в начале бытовые, сюр просекаешь слишком поздно. Ловишь драматургов на логическом несоответствии (например, про героя говорят, что он прошел всю войну, а он сам о себе, что в 1972-м ему было за 30 лет). Очень русский материал, на знании русского менталитета построенный, а музыка – западная и почти попсовая.

3 апреля

«Чайка» (по пьесе А. Чехова), реж. П. Штайн, совместный проект Рижского русского театра драмы и Эдинбургского фестиваля.

Четыре часа смертельной скуки. Заурядные актеры и герои. Чувство, что не по Сеньке шапка. Психологически, как ни странно для Штайна, неглубоко и неразнообразно по средствам. Достойная ли задача три акта объяснять зрителю на примере Тригорина, что все творческие люди – эгоцентрики, зациклены на себе и мало включены в реальность, попросту равнодушны к ней. Абсолютно ясно, что Нину он использовал – чтобы загореться и еще что-нибудь написать. А велика ли идея – подчеркивать в Аркадиной ее каботинство? Ее провинциализм, грубое кокетство? Скупость, наконец? Это самое заметное ее качество. Орет, как прачка. Это как-то не по-чеховски. Он всех любил.

К нашему разговору с Камой – послесловие: ради творческих споров играть эту пьесу не стоит. А Штайн ставит. В последнем акте, наконец, понятно, «что хотел сказать автор». После встречи Нины и Треплева ясно: восторженные, переполненные чувствами дети повторяют путь Тригорина и Аркадиной. Нина через страдания придет к той же грубости и равнодушию к сыну, что и Аркадина, станет актрисой непременно. А Константин потому и застрелится, что прозрел свое будущее и отказался становиться Тригориным, путь к которому уже начал, став известным.

В юности мы все лучше, чем станем потом. Можно так ставить, но банально. И кого этим удивить из зрителей? Дети не поверят. А взрослые не обрадуются. Кто будет сопереживать спектаклю?

5 апреля

«Половое покрытие» (по пьесе братьев Пресняковых), реж. О. Субботина, Центр драматургии и режиссуры А. Казанцева.

Попытка инсталлировать наш жизненный бред, «нашу немочь», по словам героя Игоря Игоревича (В. Скворцова). Бред жизни представлен бредом на сцене. Не отказать режиссеру в умении организовать сложное действо, чтобы все шевелилось и двигалось, и не было скучно. В отдельных сценах – пародия на А. Васильева (сцена первой встречи влюбленных на складе продовольственного магазина сыграна в японских кимоно и эффектных позах), на «вербатим» (