«Жизнь каждого думающего человека – серьезная драма». В начале идейные реплики Горького (которого, кстати, конфузясь за самоуправство, называют Пешковым) еще как-то акцентируются, подаются. Создается ощущение, что из них, выдернутых из речей разных персонажей, составляется диагноз времени. А потом, когда споры накаляются и в последнем действии разворачиваются в дискуссию, Марчелли каждого героя выводит на помост, заставляет проявить страстность, потом смутиться от явно насмешливых аплодисментов других действующих лиц, махнуть на все рукой и стушеваться. А потом всех сажает на деревянные скамьи к зрителям и «заставляет», откровенно ерничая, договорить все эти диалоги про спасение человечества под хохот зала.

Время без берегов, искусство без стен, неоткуда плясать, время тотального неверия ни во что, о котором говорил Кама. «Плохо мы живем. Не знаем, как жить лучше». Пока не знаем, как бы говорит режиссер, давайте хоть выплеснем эту скуку, чтобы задавить в себе злобу, чтобы не захлебнуться ею. «Мне необходима ваша любовь» – говорит, раздеваясь на ходу, Влас. Все страстно желают сильных чувств, но не находят их, не находят в себе сил их возбудить или на них ответить. «Никакая, как все мы». Жизнь навзрыд, в истерике.

Самая умная и циничная из них Варя. Но не пошлая. Хотя ее сцена с Шалимовым провокаторская – по принципу, чем хуже, тем лучше. Сначала она долго мнет в руках его лицо, растягивает щеки, оттопыривает уши, трет лысину, а потом, откровенно обольщая, проводит пальцем по шее и ложится в сено, будто приглашая. И тот начинает смешно и глупо елозить сверху. Внимательный к чужой жизни, но не к своей, Рюмин начинает объясняться с Варей просто, а потом и он, безобидный, делает ей больно, выворачивает руки, бросает на пол. Говорит «Любви прошу», а сам замахивается кулаком. Любовь как насилие, жизнь как дурацкий кисель (найти реплику). Суслов сыгран вне традиции самого большого пошляка и развратителя, как блестяще играл Бабочкин. Здесь это мрачный, скучный и ненавидящий всех вокруг человек, с черным от тоски и бессмысленной лжи лицом, который не умеет играть. «Все вы скрытые мерзавцы». Все что-то изображают, во что-то играют и кем-то прикидываются. Он лепит что думает. И Варя с уважением говорит о нем: он лучше нас, потому что искреннее.

Чтобы человек проснулся, его надо тормошить. Но тормошат и других, и себя так, что могут голову оторвать. Крика много, пламени все нет. Разное насилие: веселое, бесшабашное, грубое, отчаянное. Одна большая экспозиция нашей жизни. Многие постулаты и реплики пьесы сопротивляются, их вымарывают. Например, когда Юлия обвиняет Суслова в том, что он развратил ее, это кажется голословным. Потому что он – мертвый человек, который и сам не умеет и не хочет наслаждаться жизнью. Обвинив мужа, Юлия в очередной истерике выпаливает вслед ему всю обойму из пистолета. Здесь любят оголяться, шокировать, эпатировать, Двоеточие ходит с голым пузом, Басов сверкает голыми икрами и сандалиями. «А подумаешь – всех жалко». Басов жаждет «жизни по-простому». Как это? Где выход? После обвинений Вари Басов обливает ее шампанским. Немотивированная, уже неперсонифицированная ненависть ищет выхода. Попытка наложить этот трафарет на нашу жизнь удалась.

На ходу возвратиться к Горькому не получается. Даже Соня с Марией Львовной почти дерутся, хотя Соня предлагает матери вспомнить, что она женщина и не отказывать Власу. Замыслов заворачивает их вместе со стогом сена в простыню и уносит со сцены. Раза три, взобравшись на сцену на сцене, пытается начать монолог «Все мы – люди сложные», его перебивают. Влас: «Здесь всем нечего делать». Декларация Вари насчет интеллигенции – страстно, но все уползают со сцены, а потом оттуда рукоплещут откровенно насмешливо: надоело, «надо иметь мужество молчать» – на эту реплику томительная тишина в зале. Похоже на пьесу Треплева: как в театре, сеном пахнет и собаки лают. В одной из сцен Замыслов и Юлия бросаются друг к другу, откровенно пародируя встречу Треплева и Нины. Идейная Мария Львовна свой монолог о простых людях пересыпает репликами Власу, дообъясняясь с ним. Калерия: «Все поглощается бездонной трясиной нашей жизни». Главная идея спектакля – поставить стихи, которые читает Влас, насмешничая над Калерией. «Для шутки это серьезно». Суслов: «Мы все – дети мещан. Хочется отдохнуть в зрелом возрасте. Меня бесполезно учить». Недоумение в зале, но он прав, и Марчелли хоть так, вывернув прием наизнанку, насмерть боясь пафоса, изничтожая святыни, пытается, чтобы его услышали. «Когда-то мы должны были опротиветь друг другу и опротивели». «Какой печальный водевиль».