Александр весь ушел в религиозные суеверия. Он стал беспокоен и робок; самое незначительное событие, если оно было необычным и странным, казалось ему страшным знамением.

Дворец был полон людьми, приносящими жертвы, совершающими очищения и занятыми гаданием: все они доводили до предела глупый страх Александра. Страшны безверие и пренебрежение к богам, но страшно и суеверие, подобно воде увлекающее всегда вниз.

Когда привезены были ответы бога относительно Гефестиона, он приободрился и опять занялся празднествами и пирушками. Однажды, роскошно угостив Неарха и его спутников и затем, по обыкновению, вымывшись, он отправился было спать, но по просьбе Медия пошел пировать к нему. Там он пил всю ночь и весь следующий день.

У него началась лихорадка: он «не пил Гераклова кубка» и не почувствовал внезапной, словно от удара копьем, боли в спине. Некоторые считают, что необходимо писать именно так, словно сочиняют трагический, горестный конец великой драмы. Аристобул же рассказывает, что от лихорадки у него помутился разум; он испытывал сильнейшую жажду и пил вино. От этого он совсем обезумел и скончался в 30-й день месяца даисия.

В дворцовом дневнике о его болезни писали так: 18 даисия он спал, по причине лихорадки, в бане. На следующий день вымылся и перешел в спальню, где и провел день, играя с Медием в кости. Затем, вымывшись поздно, он принес жертву богам и поел; ночью его лихорадило. 20-го он вымылся, опять принес обычную жертву, улегшись в бане, разговаривал с Неархом и его товарищами и слушал их рассказы о плавании и Великом море.

21-е он провел таким же образом; жар у него стал сильнее, ночь он провел худо и днем весь горел. Его положили около большого бассейна; он разговаривал с военачальниками относительно полков, оставшихся без начальства, и велел поставить над ними людей проверенных. 24-го он поднялся в сильной лихорадке и принес жертву. Старшим военачальникам он велел оставаться во дворце, таксиархам и пентаксиархам – ночевать около дворца.

Его перенесли в противоположный конец дворца; 25-го он немного уснул, но лихорадка его не оставляла. Военачальники вошли к нему, но он был уже без голоса, так же как и 26-го. Македонцы решили, что он умер; с криком подступили они к дверям и стали грозить «друзьям», пока не заставили их открыть двери; тогда в одних хитонах, все по одному, прошли перед его кроватью.

В тот же день Пифон и Селевк отправились в храм Сараписа спросить, не перенести ли туда Александра. Бог повелел оставить его на месте. 28-го к вечеру Александр скончался.

Большая часть этого рассказа содержится слово в слово в дворцовых дневниках.

Ни у кого первоначально не было подозрения в отравлении; через 6 лет Олимпиада получила донос; многих казнила и велела выбросить останки Иолая, будто бы влившего яд Александру. По словам некоторых, советником Антипатру в этом деле был Аристотель; с его помощью добыт был яд – так, говорят они, рассказывал некий Гагнофем, слышавший об этом от царя Антигона.

Ядом послужила ледяная вода, росою сочившаяся из какой-то скалы в Нонакриде[67]; ее набрали в ослиное копыто, потому что никакая посуда не могла выдержать ее холода и едкости: трескалась на куски.

Большинство же считают рассказ об отравлении вообще выдумкой. Важным доказательством в пользу этого мнения служит то обстоятельство, что, пока в течение ряда дней военачальники спорили и ссорились, тело лежало неубранным в жарком, душном месте и в нем не обнаружилось никаких признаков разложения: оно оставалось невредимым.

Роксана была беременна, и потому македонцы окружили ее почетом. Она относилась ревниво к Статире; обманом, с помощью подложного письма, заманила ее к себе и, когда та прибыла вместе с сестрой, убила обеих, а трупы велела бросить в колодезь и его засыпать.