– В сторону Сталинграда везут!

Вечером, когда солнце низко опустилось к горизонту, и на его огненный шар было больно смотреть, оттуда, со стороны солнца, сквозь его яркое сияние, прилетели немецкие самолёты. Первый взрыв потряс состав, вагоны заскрежетали, налезая друг на друга. Поезд остановился. Паровоз истерично загудел, выбрасывая вверх тугие струи белого пара. Люди бросились от вагонов в поле. Падая при близких разрывах, вскакивая и продолжая бежать, когда стук падающих сверху камней и звон осколков, переставал будоражить воздух.

Фашисты действовали безнаказанно, в эшелоне не было даже зенитных пулемётов. Несколько раз раздались бесполезные выстрелы из винтовок. Самолёты, истратив боекомплект, низко ушли на запад. Два вагона лежали на боку, один из них горел, выбрасывая вверх оранжевые языки пламени и чёрного дыма. Паровоз отцепился и уехал вперёд. Командиры построили людей. Потери были значительные. До поздней ночи, оставшиеся в живых, собирали растерзанные и простреленные тела погибших. Их укладывали в большую воронку от бомбы возле самого полотна железной дороги. Улыбин никогда не видел столько мёртвых людей. Стаскивая тела в кучу, стараясь не вымазаться в, ещё тёплой крови, Григорий избегал смотреть на обезображенные смертью лица тех, с кем, ещё несколько минут назад, курил, одну на двоих самокрутку. С кем спал, укрывшись одной шинелью. С кем ходил в школу, купался в озере и жил на одной улице. Кто, так и не доехал до фронта, не сделал ни единого выстрела, не убил ни одного фашиста. И в чей дом, на улице возле озера, заплаканная женщина-почтальон, на днях принесёт казённый треугольник похоронки, со словами – «Ваш сын (муж), пал смертью храбрых, в боях за независимость нашей Родины!»


Марш.


Всю оставшуюся часть ночи и следующий день они шли, останавливаясь на короткие привалы, питаясь тем, что получили ещё в Еланских лагерях, и не успели съесть в поезде. Улыбину показалось, что они шли целую вечность. Ночью, в кромешной темноте, спотыкаясь о кочки, засыпали на ходу, тыкаясь в спины впереди идущих. Днём, в полусне передвигая ноги, Григорий видел беспощадное солнце, блеск примкнутых штыков, мерно покачивающихся в красноватом мареве пыли, поднятой сотнями ног, одетых в солдатские обмотки.

Самым тяжким испытанием стало отсутствие воды, её не видели целый день. К вечеру вышли к какой-то, заросшей кувшинками, речушке. Многие упали у воды, и пили, пили, пили! Командиры разрешили, выставив охранение, поспать. Наиболее выносливые, искупались, плавая среди белых кувшинок. Остальные, измученные переходом, заснули моментально, едва прикоснувшись головой к горячему песку.

С последними лучами солнца, в небе появился связной У-2. Встретившие его офицеры маршевой роты, о чём-то долго беседовали с рослым человеком в кожаной куртке, прилетевшим на самолёте.

Самолёт застрекотал, взлетел и растаял в чернильной синеве ночного неба. Последовала команда, построиться. Поредевшую роту разделили на две части, каждая колонна пошла своим, собственным маршрутом. Вскоре шум уходящих, бряцанье оружия, негромкие разговоры, покашливание поглотила ночная мгла.

В лёгком тумане следующего, раннего утра, измученное пополнение стояло в строю перед своим новым командиром, поздравившим бойцов с прибытием в прославленную стрелковую дивизию. Была середина июля сорок второго года.


На правом берегу Дона


Дивизия вела тяжёлые оборонительные бои, отходя на восток к реке Дон. Немцы всё плотнее и плотнее сжимали кольцо окружения. В начале августа, основная часть советских войск переправилась на левый берег Дона. Соединения, прикрывающие отход основных сил, вели бои в окружении с превосходящим противником, на его правом берегу. Оказались в окружении дивизия и полк, где служил Улыбин. Немецкие танковые подразделения с ходу, прорывали редкую цепочку обороняющихся советских войск. Используя моторизированные части, развивали наступление в глубину, расчленяя боевые порядки обороняющихся. Поредевшая дивизия, едва насчитывающая в своих рядах и половину списочного состава, вынуждена была прорываться на восток отдельными группами.