Природа уничтожает жизнь животного со смертью, но восстанавливает ее с рождением, в зависимости от вида, к которому оно принадлежит: это наблюдение не позволяет допустить существование чего-то еще, промежуточного между одушевленным и неодушевленным.

Мы знаем, например, что раковины – это животные, но лишенные способности познания: они одновременно и растения, и животные. Поэтому единственным основанием называть их животными является их способность к восприятию. Роды дают названия и определения отдельным видам, входящим в них, а виды – отдельным особям, входящим в них. Род определяется не многими факторами, а одним, общим для многих видов. Критерий выбора этого определяющего фактора, на котором основывается род, доступен не каждому.

Опять же, есть животные, у которых отсутствует женский пол, другие не дают потомства, третьи не обладают способностью передвигаться. Другие животные отличаются по цвету, третьи рождают потомство, не похожее на них; есть и такие, которые рождаются из земли или деревьев. Что же является источником животного мира? Не иначе как от благородного одушевленного существа, окружающего небеса, солнце, звезды и планеты, существа, которому чужды эти сомнения и неясности и которое, конечно же, свободно от привязанностей (восприятие – это привязанность для существ, способных ее испытывать).

Необходимо учитывать, что растения не обладают собственным движением: они погружены в землю, которая не движется. Поэтому, если мы хотим приписать растениям способность к восприятию, нам придется рассуждать о происхождении этой их жизни, поскольку нет ни одной характеристики, которая бы объединяла их и охватывала всех.

Итак, скажем, что способность к восприятию представляет собой общий принцип жизни животных: именно она определяет различие между жизнью и смертью. С другой стороны, небеса, где царит более благородный и ценный порядок, чем у нас, далеки от этого. Поэтому у животных, как совершенных, так и низших, должно быть нечто общее: это стремление к жизни. Если этого не хватает, каждый из них должен отказаться от этих обозначений, ибо среднего не существует. Жизнь, однако, представляет собой промежуточную ступень: неживое не имеет души или какой-либо ее части; растение же не относится к существам, не имеющим души, поскольку обладает ее частью; оно также не является животным, поскольку не обладает воспринимающей способностью. Кроме того, переход от жизни к нежизни происходит постепенно, как и для каждой вещи. Другими словами, мы можем сказать, что растение – это одушевленное, а не неодушевленное существо; однако, хотя у него есть душа, мы не говорим, что оно также обладает способностью к восприятию.

Кормчие существа не бездушны, и у каждого животного есть душа, но растение – неполноценное существо. Опять же, у животного есть четко очерченные конечности, а у растения – нет; оно также черпает свою субстанцию из движения, происходящего внутри него. Опять же, мы можем сказать, что у растений есть душа, потому что именно она вызывает в них движение; но желание и локальное движение не существуют без способности к восприятию. Опять же, поглощение пищи происходит из природного принципа и является общим для животных и растений; более того, в поглощении пищи воспринимающая способность вообще не участвует, потому что каждое существо, которое питает себя, нуждается в двух качествах пищи, то есть в тепле и холоде: для этого ему также нужна как влажная, так и сухая пища.

Так вот, тепло и холод содержатся в сухой и влажной пище, но ни одно из этих качеств не отделено от своего собрата; следовательно, питающееся существо нуждается в питании постоянно, с самого начала и до самого конца: и животные, и растения должны принимать его, каждое в соответствии со своей природой.