Ибо мало-помалу его спускают с пьедестала: он передается чувствам и смешивается с ними, и из этого нечистого соединения возникает в нас мнение, которое есть не что иное, как пустой образ и тень разума. Его истинная родина – чувства, его происхождение – земля. И вот, низменное и подлое, оно не возникает, не поднимается и не смотрит ни на что высокое и возвышенное. Оно тщеславно, неопределенно, обманчиво, дурно в советах и суждениях и особенно лишает тело постоянства и истины. Сегодня оно желает этого, завтра отвергает; одобряет и порицает одно и то же; ничего не делает по суждению, но удовлетворяет и потакает телу и чувствам. Как глаз, смотрящий сквозь туман или воду, измеряет вещи неверно, так и душа, смотрящая сквозь облако мнений. Это мать зла для человека, если присмотреться: это источник нашей смятенной и беспокойной жизни. То, что заботы волнуют нас, вызвано мнением; то, что эмоции отвлекают нас, вызвано им; то, что пороки управляют нами, вызвано им. Как те, кто хочет устранить тиранию из государства, прежде всех снимают и опрокидывают цитадель, так и мы, если серьезно хотим продвинуться к доброму разуму, должны сбросить твердыню мнений. Ибо нас всегда будут подбрасывать с этими мнениями. Они колеблются, ноют, путаются и недостаточно благосклонны к богу и людям. Как пустой корабль гонит по морю всякий ветер, так и в нас тот разум бродячий, который вес и как бы балласт разума не стабилизировал».

Итак, спутником мнения, Липсий, как ты видишь, является непостоянство: его свойство – постоянно меняться и сожалеть. Но свойство разума – постоянство, и я убедительно призываю тебя облечь им свою душу. Почему вы устремляетесь к пустым или внешним вещам? Разум – это единственный маяк, дающий подпитку законной долерифуге, в которой забываются тревоги и боли. Но если вы однажды проглотите и выпьете его до дна, поднимитесь и выпрямитесь вопреки любому падению, последовательно следуя одним курсом, а не как на весах, идущих вверх и вниз, вы будете претендовать на то великое, что рядом с богом, – неизменность. Видели ли вы сегодня на официальных документах и щитах некоторых королей возвышенные и завидные слова «Ни надеждой, ни страхом»? Это вам подойдет: тот, кто действительно царь, действительно свободен, подчиняется только богу, не подвержен игу страстей и судьбы. Как говорят, что некоторые реки текут посреди морей, сохраняя свое русло, так и ты будешь течь сквозь бурные потоки, обтекающие тебя, чтобы не принести с собой ни капли соли из этого моря печалей. Неужели вы опуститесь на дно? Постоянство поднимет вас. Будете ли вы колебаться? Оно поддержит вас. Бросишься ли ты в яму или в ловушку? Она утешит вас и вернет с края гибели. Оторвитесь от него, встаньте прямо и направьте свой корабль в этот порт, где обитают безопасность и покой, где есть убежище и безопасность от тревог и забот. Если вы с добрыми намерениями однажды достигнете этого порта, ваша страна может оказаться не только в смятении, но и в руинах: вы сами останетесь невредимы. Пусть тучи, молнии и бури обрушиваются на вас: вы правдиво и громко провозгласите, что «спокойны среди волн».

Как только Лангий сказал это, более яростно, чем обычно, в голосе и на лице, искра доброго огня охватила и меня, и я сказал: «Отец мой (я мог бы обратиться к тебе так искренне, без лести), веди меня, куда хочешь, учи, исправляй и направляй меня. У тебя есть пациент, готовый к любому лекарству, будь то металл или огонь». «Скорее и то, и другое», – сказал Лангиус. «Потому что здесь нужно сжечь стебли пустых мнений, а там – вырвать с корнем побеги страстей. Но будем ли мы продолжать идти? Или сидеть сейчас лучше и уместнее?» «Сидеть», – сказал я, – «ибо в данный момент мне становится жарко ни от одной причины». И как только Лангиус распорядился принести и поставить в зале наши места вместе, а я занял место рядом с ним, он, слегка повернувшись ко мне, снова начал следующим образом: «До сих пор я закладывал фундамент, на котором правильно и безопасно можно было бы построить предстоящую речь. Теперь, если позволите, подойдите ближе, и я расскажу вам о причинах вашей боли, коснусь, как говорится, вашего больного места. Есть две вещи, которые атакуют эту цитадель постоянства внутри нас: ложные блага и ложное зло. Я определяю их следующим образом: ВЕЩИ, КОТОРЫЕ НЕ В НАС, НО ВОКРУГ НАС, И КОТОРЫЕ НИ ПОМОГАЮТ, НИ ВРЕДЯТ ЧЕЛОВЕКУ КАК ЧЕЛОВЕКУ. И поэтому я не буду называть их хорошими или плохими ни в действительности, ни по здравому смыслу: я буду утверждать, что они таковы по мнению и по некоторому общему впечатлению большинства людей. К первому классу они относят богатство, почести, власть, здоровье и долгую жизнь. Во втором – бедность, дурную славу, слабость, болезни и смерть, а также, если выразить это одним словом, все остальное – случайное или «внешнее». Из этого двойного источника в нас возникают четыре главные страсти, которые подавляют и изнуряют всякую человеческую жизнь: желание, радость, страх и боль. Первые две из них обращены к чему-то, что считается добром, из чего они и рождаются: две последние обращены к чему-то, что считается злом. Все они вредят и беспокоят душу, и если их не предвидеть, они сбивают ее с пути, но не одним способом. Ибо когда душа спокойна и постоянна, словно весы, находящиеся в равновесии, они отталкивают ее от этого равновесия, одни – поднимая, другие – опуская. Но теперь я оставляю в стороне ложные блага и восторг (ибо это не ваша болезнь) и перехожу к ложным порокам, ряды которых опять-таки двоятся. Ибо есть общественные и частные. Общественными я называю и определяю тех, чьи мнения (sensus) влияют на многих в одно и то же время; частными – тех, чьи [мнения влияют] на отдельных людей. К первым относятся война, чума, голод, тирания, резня и другие явления, которые направлены вовне и являются общими. Ко вторым относятся боль, нищета, позор, смерть и все то, что содержится в доме и, по нашему мнению, относится к одному человеку. Причина, по которой я провожу это различие, не пустая, потому что человек оплакивает несчастье своей страны или изгнание и гибель многих людей совершенно иначе и в другом смысле этого слова, чем когда он оплакивает только свое собственное несчастье. Добавьте к этому множество различных болезней. Однако, если я не ошибаюсь, самые серьезные из них – от общественного зла, и уж точно – от упрямства. Ибо очень многие из нас подвержены общественному злу: то ли потому, что оно нападает на нас густо и быстро и, словно сплошной боевой строй, одолевает того, кто остается на месте, то ли еще потому, что оно обольщает нас лестью, и мы часто не знаем и не понимаем, что от него в наших душах зарождается болезнь. Вот, если кто-то впал в частную скорбь, он должен признаться в своем пороке и слабости, даже если не исправит их (ибо какое наказание?), но тот, кто так часто не признается в своем промахе или оплошности, становится тем, кто даже хвалится этим и считает это похвалой. Ведь это называется «благочестием» и «состраданием».