…Но как стенка – мяч,
как падение грешника – снова в веру,
его выталкивает назад
его, который еще горяч!
В черт те что. Все выше. В ионосферу.
В астрономически объективный ад…

Последняя строка представляет собой достаточно адекватное описание реального космоса. Это – одна из замечательных интуиций Бродского. Об этом дальше, пока важно сравнить приведенные примеры. При всем их несходстве, их объединяет одно. Пространство в них – как минимум равноправно соотносится к «лирическому герою», если не превосходит его. Пространство в поэзии начинается там, где оно выходит за пределы личных проблем, где оно перестает быть сценой и декорацией, и становится действующим лицом. Для того, чтобы ввести пространство в поэзию, поэту необходимо выйти из круга своих внутренних переживаний, сколь бы значительны они ни были. Пространству нечего делать внутри внутреннего мира Человека.

В прошлом веке было модно сравнивать Пушкина и Лермонтова – кто более великий поэт? Давайте сравним сегодня, но только в одном аспекте – по отношению к пространству. Возьмем самые хрестоматийные стихи, знакомые каждому со школьной скамьи. У Лермонтова:

Белеет парус одинокой
В тумане моря голубом.
Что ищет он в стране далекой,
Что бросил он в краю родном?
Под ним струя светлей лазури,
Над ним луч солнца золотой:
А он, мятежный, просит бури,
Как будто в бурях есть покой!

У Пушкина же выберем стихотворение, на первый взгляд, на сходную тему.

Погасло дневное светило;
На море синее вечерний пал туман.
Шуми, шуми, послушное ветрило,
Волнуйся подо мной, могучий океан.
Лети, корабль, неси меня к пределам дальним,
По грозной прихоти обманчивых морей;
Но только не к брегам печальным
Туманной родины моей.
Я вас бежал, отечески края…
И вы, наперсницы порочных заблуждений,
Которым без любви я жертвовал собой,
Покоем, славою, свободой и душой,
И вы забыты мной, изменницы младые,
Подруги тайные моей весны златыя,
И вы забыты мной…

Бессмысленно спорить, какое из стихотворений лучше. Оба пережили смену многих поколений и доказали свое право на существование. Дай Бог всем, пишущим и публикующим сегодня стихи, написать хоть одно такое стихотворение. Большая часть того, что пишется – это трава, судьба которой, отмерев, удобрить произрастание будущей травы. И это еще не худшая судьба. Многое из написанного в каждую данную эпоху, в том числе и стихи весьма ценимых поэтов, просто исчезнет без следа. К сегодняшнему времени, когда единая литературная среда отсутствует, и любители поэзии разбиты на непересекающиеся группочки, это относится более всего.

Я восхищаюсь приведенным стихотворением Пушкина. Написать с такой высотой о «наперсницах порочных заблуждений» мог еще разве только Блок. Недаром Тынянов использовал выражение «изменницы младые» в своем романе о Пушкине. Но вот «могучий океан», да и вся морская тема – это фигуры речи, чистая условность, сцена и декорация на сцене, где действующие лица – сам автор и «изменницы младые».

Напротив, в стихотворении Лермонтова автора как бы и нет. Его примысливали потом. На самом деле, главным героем стихотворения является море. Если прислушаться, можно буквально услышать шипение воды у бортов корабля, несущего «парус одинокий». Таков весь Лермонтов. Чего стоит одна строчка: «Люблю я цепи синих гор…»

Для одних поэтов пространство – это естественная тема, другие полностью погружены в мир, в котором пространству делать нечего. Это лишь одной стороной связано с «уровнем» поэта. Оценивать стихи с точки зрения взгляда на пространство – интересный и независимый взгляд на поэзию. Плохой поэт написать о пространстве не может. В то же время даже очень крупный поэт может его не замечать. Таков был, например, Даниил Хармс. В то же время Александр Введенский, его ближайший друг и литературный соратник по «Обериу» был поэтом пространства, начиная с первых опубликованных абсурдистских строчек: