Лирическая маска Блока, его героическая роль как-то связаны с особым, только ему свойственным звучанием стиха. Как в опере каждому появлению героя на сцене предшествует музыкальная мелодия, оповещающая о его приближении, так существует особая блоковская музыка, которую мы отличим безошибочно среди любых других поэтических мелодий. Она-то и убеждает нас прежде всего, она – важнее всяких слов, хотя, казалось бы, что же в стихах может быть важнее слов? Но стиховая ткань у Блока кажется разбавленной, редкой, ее заполняют самые стертые слова, наречия и местоимения, самые употребительные глаголы да их повторы.

Сквозь серый дым от краю и до краю
     Багряный свет
Зовет, зовет к неслыханному раю,
     Но рая – нет.
О чем в сей мгле безумной, красно-серой,
     Колокола —
О чем гласят с несбыточною верой?
     Ведь мгла – все мгла.
И чем он громче спорит с мглою будней,
     Сей праздный звон,
Тем кажется железней, непробудней
     Мой мертвый сон.

(«Сквозь серый дым от краю и до краю…»)


Собственно словами с их подлинным весом и значением кажутся здесь лишь два слова: «железней, непробудней». Все остальное существует как будто вне слов, держится на голой мелодии. Отметим, что «железный сон» – не блоковское открытие. У Тютчева в стихотворении «Здесь, где так вяло свод небесный…» сказано: «Здесь, погрузившись в сон железный, / Усталая природа спит…» Сила блоковского уподобления – в сравнительной степени, примененной к относительному определению.

Разбавленность стиховой ткани Блока, ее провисание – не слабость, а особенность блоковского стиха. Строфы, кажущиеся «слабыми», оказываются порой сильнее самых виртуозных, изощренных стихов.

«…Для того чтобы создавать произведение искусства, надо уметь это делать», – сказано в статье «О назначении поэта».

Блок умел это делать, но его умение никогда не бросается в глаза, убрано внутрь стиха.

…Ты будешь солнце на небо звать —
     Солнце не встанет.
И крик, когда ты начнешь кричать,
     Как камень, канет.

(«Голос из хора»)


В этих стихах таится скрытая перекличка с одним из самых безутешных стихотворений Баратынского. Здесь мы сталкиваемся с редчайшим случаем использования чужого текста – процитирована рифма.

…Бессмысленно глядит, как утро встанет,
     Без нужды ночь сменя,
Как в мрак ночной бесплодный вечер канет,
     Венец пустого дня!

(Баратынский. «На что вы, дни!..»)


Блок в записной книжке 1906 года дал замечательное определение своего метода: «Всякое стихотворение – покрывало, растянутое на остриях нескольких слов. Эти слова светятся, как звезды. Из-за них существует стихотворение».

«Покрывало, растянутое на остриях нескольких слов» – это и есть разбавленная стиховая ткань, с большими промежутками между опорными словами.

Музыка любит счет, и блоковская «музыка» не составляет исключения. При всей своей загадочности и трудно поддающейся анализу специфике, она имеет свою систему, свои повторяющиеся черты и закономерности.

Тем более лирический герой блоковских стихов – осознанное создание: «Когда я создавал героя, / Кремень дробя, пласты деля…».

Такая роль, такая позиция поэта выглядит сегодня несколько старомодной. От нее ближе к Байрону и Лермонтову, чем к нам.

Куда более естественным и правдоподобным представляется нынче поэтическое сознание, отказавшееся от всякой роли. Не Поэт, не рыцарь, не паладин, не принц, не сёр, не всадник, «рыщущий на белом коне», не падший ангел, – а человек, пишущий стихи.

«Что такое поэт? – писал Блок в статье «О назначении поэта». – Человек, который пишет стихами? Нет, конечно».

Но и мы не говорим, что поэт – это человек, «который пишет стихами». Поэт – это человек, пишущий стихи, один из многих, окликнутый в толпе, «человек эпохи Москвошвея», Мандельштам, Пастернак, Заболоцкий…