Молодой человек утвердительно кивнул головой.

– Я понимаю ваши чувства, и тоже считаю, что память об ушедших людях должна жить в сердце оставшихся живых.

Седой немец протянул руку,

– Я рад, что вы понимаете мои чувства. Меня зовут Томас Гингер, я родом из Бремена.

Молодой человек протянул свою ладонь в ответ и слегка помедлил с ответом.

– Мое имя, – секундная заминка ускользнула от внимания собеседника, – мое имя Иван, Иван Конышев.

– Очень приятно, – пожилой немец улыбался открыто и искренне.

Произносить новое имя пока что давалось с трудом. И еще его все время беспокоил вопрос, каким был тот, чье имя теперь приходилось носить. Иван Петрович Конышев. Все, что случилось после декабрьского раннего утра, после встречи с Паршиным, бывший Константин Раевский вспоминал часто и на разные лады. Но по какому бы кругу ни бежали мысли воспоминания о случившемся, итог был неизменен. В той ситуации выбор был невелик, да и времени рассуждать особенно не было. Он сумел не поступиться совестью, что было очень важно для него, но заплатил непомерно высокую цену. Отношения с Ириной пришлось прервать, и, судя по всему, надолго. И это не давало ему покоя, тяжелым камнем лежало на сердце, отодвигая на задний план переживания, что теперь ему предстояло начинать свою новую жизнь с абсолютного нуля при полной неопределенности перспективы будущего. Самым любопытным для Кости в его размышлениях был очевидный факт, что все произошедшие позже события, как оказалось, были предопределены много раньше! А началось все с того, что только что поступивший на должность плотника в гостиницу «Интурист» Раевский, помог сбежать от милицейской облавы двоим фарцовщикам, один из которых приходился близким другом Саше Пузыреву или Пузырю, как позже выяснил Костя, называли его приятели. Он вывел их через запасной выход цокольного этажа, припрятав в мастерской вещи, которые те купили у иностранца. Уходя, приятель Пузыря предупредил Костю, что тот зайдет позже забрать «товар». И спустя некоторое время Александр Пузырев появился на пороге плотницкой мастерской.

Невысокого роста, в синей «Аляске» с капюшоном, отороченным мехом, в слегка потертых джинсах, заправленных в финские сапоги на каблуке с подъемом, Пузырь производил впечатление человека, у которого все в полном порядке. Он подмигнул Косте, забрал пакет с вещами, небрежно сунув его в кожаную сумку, которая висела на плече, пожал Раевскому руку и, уже уходя, бросил:

– Заходи, сосед, в гости. Бухнем, чутка пообщаемся. Я тут рядом, напротив, работаю, в анатомичке. Зайдешь в дверь слева, на вахте спросишь Пузырева с кафедры анатомии, тебе покажут куда идти. А я предупрежу.

Знакомых в Москве у Раевского было мало, поэтому пренебрегать приглашением он не стал, и после работы отправился в гости. Тот поход Костя запомнил надолго. Длинным коридором первого этажа его направили к двери с маленькой табличкой «Лаборантская». Постучав, Костя толкнул дверь и оказался в небольшой комнате с зарешеченным окном, выходившим прямо на гостиницу, в которой он работал. Справа от входа стоял добротный широкий кожаный диван с высокой спинкой, венчавшейся кожаным же валиком. Прямо перед входом у окна – стол, на столе электрический самовар среднего размера, и что-то еще, что именно Костя не успел разглядеть, так как его внимание привлекла распахнутая дверь слева. В проеме двери виднелись металлические стеллажи с уложенными на них человеческими телами с замотанными бинтами головами и конечностями. Пузырь появился в проеме двери в видавшем виды белом халате и в тех же джинсах, в которых приходил в мастерскую, но без сапог, а в синих кедах.