Как-то мы шли с мамой по улице и случайно повстречали нашего старого доктора. Мне тогда было около одиннадцати. Врач от удивления замер на месте и, не сдержавшись, воскликнул, глядя на меня:

– Она ещё жива?! Этого не может быть!

Как же я могу винить мою маму в том, что она устала ждать? Устала бороться? Устала носить в поликлинику бесконечные банки с моей мочой? Устала плакать? В какой-то момент она стала всё реже приходить ко мне в больницу. Приходила бабушка, дедушка, отец… Я её понимаю. Хочу понимать. Принимаю решение понимать. Ведь у неё на руках мой братик. Здоровый ребенок, которому тоже нужна забота. Я помню – меня в очередной раз выписали из больницы домой, негласно, умирать. Я отвыкла от дома. Сижу на диване, и мне хочется плакать. Вокруг всё чужое. Квартира, и мама, и маленький мальчик, которого она так крепко прижимает к себе. И смотрит на меня как-то нехорошо. Будто спрашивает: «Что ты здесь делаешь?» Как будто я потревожила чужую семью. Пришла в чужой дом и чего-то хочу.…

Только спустя много лет я нашла разгадку того, почему мамино поведение и отношение ко мне тогда поменялось навсегда. Ей столько раз сказали, что я умираю, что она внутри смирилась с этим и похоронила меня. Уверена, она сделала это не специально, а инстинктивно. Чтобы пережить это. Ей показалось, что будет легче, если она перестанет меня любить. Тогда я и увидела чужого человека. Это объяснит многие её поступки в будущем. Она похоронила меня в своём сердце. Но у Господа были совсем другие планы.

________

Вдруг всё закончилось. Да, да! Мне было около двенадцати. Как по

мановению волшебной палочки мои приступы прекратились. Можно думать, что это поездка на воды в Трускавец так повлияла или вдруг пенициллин стал действовать, а может, многолетняя бессолевая диета… Наш разум всегда найдет объяснение любым противоречащим ему событиям. И врачи просто не могли в это поверить. Через год позвонили из поликлиники и аккуратно спросили – можно ли им сдать мою детскую карточку (толщиной с энциклопедию) в архив? Мама удивилась – зачем? А оказалось, лечащая врач думала, что я уже умерла… Мы перестали приходить в поликлинику. И в больницах я не появлялась. Что они могли подумать? Зная мое течение болезни – только одно.

Прошел год, два, три.… И меня даже сняли с учёта. Стационарный период закончился. Но я тогда даже представить не могла, что мои испытания только начинаются. Мне мучительно неприятно описывать этот непростой период моей жизни. По одной причине – я не знаю, как объяснить источник всего происходившего. Поэтому так сложно рассказать доходчиво и внятно о тех странных перипетиях, в которых я оказалась. Впрочем, всё по порядку.

Моё тихое больничное детство плавно перетекло в школьные годы. К тому времени родители снова переехали в Чебоксары. Почти каждое лето я стала проводить у бабушки в уральской деревне. Коровы, куры, лошади, запряжённые в телеги. Загорелые плечи и ободранные коленки. Пироги из черёмухи и чердак с душистым сеном. И молоко, молоко, молоко, которым меня отпаивала бабушка в твёрдой уверенности, что это лекарство от всех болезней. И я действительно стала забывать о больницах. Класса с пятого- шестого я, наконец, смогла погрузиться в учебный процесс и оглянуться вокруг.

Хорошо помню майские демонстрации и пионерскую комнату. Помню большой портрет Ленина над доской. Как меня принимали в пионеры. Внеклассные мероприятия, которые учителя были обязаны проводить с учениками. Это были и чаепития с вареньем, и походы в кино по субботам. В один из таких дней весь наш класс привели на один из первых советских фильмов ужасов. Назывался он «День гнева». О чём думала наша классная руководительница, выбирая его для просмотра, трудно сказать. Так же, как сложно объяснить, зачем она водила детей на этот фильм аж несколько раз…