– Я, – показываю на себя, – твоя родная и единственная дочь. Почему я не могу рассчитывать на твою помощь? Мои траты вовсе не бесполезны. Нет-нет! – трясу в отрицательном жесте указательным пальцем. – Я должна поддерживать имидж нашей семьи, выглядя достойно.

– Однако бабки с рынка ведут себя приличнее, чем ты.

– Не спорю, – поднимаю уголки рта в ласковой улыбке. Нужно добиться его снисхождения и побыть лапочкой-дочкой. Он это любит и всегда поощряет. – Но, папуля, скажи мне, что я сделала не так?

Может, слезу пустить? Или перебор?

К моему изумлению и огорчению он не смягчается. Сдвигает брежневские русые брови к переносице и гневливо закапывает меня под претензиями.

– Ты безответственная, меркантильная и инфантильная. Ты эгоцентрична и не хочешь мириться с мнением окружающих. Ты зациклена на себе с какой-то маниакальной страстью! Воспринимаешь в штыки, что бы я ни сказал ради твоего блага. Разве такой мы с Виолеттой тебя воспитывали?

Я роняю улыбку, втаптываю ее в начищенный до блеска пол. Как у него только язык повернулся упомянуть о маме?

Отец взвинчено продолжает:

– Я заблокировал твои карты. Знаю, у нас был договор, и ты его придерживалась. Но с меня довольно, Дана. Я устал идти у тебя на поводу, как собачонок. Моя дочь – манипуляторша, и как же жаль, что я осознал это в полной мере лишь недавно.

Он останавливается напротив, выдерживает напряженную паузу, чтобы перевести дыхание.

– Настало время слезть с отцовской шеи, милая, – чеканит хладнокровно. – Воспользоваться дипломом, за получение тобой которого я отвалил вузу целое состояние, и устроиться на работу. Научиться нести ответственность за свою жизнь.

Я даже рот не успеваю раскрыть – папа поднимает руку, безмолвно призывая не перебивать его.

– Есть замечательная новость. Я уже подыскал тебе место. Можешь не благодарить.

Ха!

С каких пор он владеет искусством черного юмора?

– Я лучше выйду замуж, – хмыкаю и прижимаюсь к спинке кресла. – Ты же подкидывал варианты? Я готова их рассмотреть в немедленном порядке.

Лысый не лысый, толстый или тощий, юнец или старичок на последнем издыхании. Плевать.

– Нет, солнышко, – папа не скрывает наслаждения, с которым наблюдает за моим поражением. – Я даже врагу не пожелаю такую жену, как ты.

– Приму за комплимент.

Я вздыхаю.

– Ладно. Устроюсь я на работу. Ты разблокируешь мои счета?

– Нет.

– Но!..

– Ах-да, забыл сказать, что твои вещи сейчас перевозят из апартаментов в «NevaTowers», – дьявольская улыбка на его лице цветет, расплывается шире, уголки ползут вверх, обнажая ряд ровных белых зубов.

От конечного результата издевательств надо мной у него рдеют щеки, и у глаз собираются глубокие морщинки. Он явно доволен губительным фурором, который производит на меня, отнимая способность к внятной речи.

– Где я буду жить? – этот вопрос напрашивается сам собой.

Папа достает из кармана брюк скудную связку ключей и бросает мне. Я успеваю выставить руки и поймать прохладный металл.

– Придется покататься на метро.

Как это понимать?!

ДАНА

Папа не шутил.

Выставил родную дочь за дверь ее уютной квартирки в центре Москвы. Бесчеловечно лишил двухсот метров удобств и отправил к черту на рога.

Проницательно позаботился о том, чтобы моя ключ-карта была неактивна при попытках разблокировать дверь и попасть в апартаменты, чтобы замуроваться в них – и никто, никогда не посмел бы меня оттуда выгнать. Только мой хладный труп.

Я редко выезжала куда-то дальше Садового кольца: либо в аэропорт, либо к знакомым на Рублевку. Я понятия не имела о мире за пределами собственной зоны комфорта, ограничивающейся «сливками» городской инфраструктуры: бизнес-центрами, люксовыми бутиками, первоклассными салонами красоты и ресторанами. Я люблю свою золотую клетку, и в мои планы не входило покидать ее.