– Значит, забыто то дело?

– А вот теперь опять ищут.

– Беда, Яша…

– Беда, Алеша!.. Дай денег, а я убегу и на квартиру не зайду, пускай пропадут вещички.

– Денег я тебе достану. Вот в Кунсткамеру зайду – там мне должны, принесу их тебе вот сюда, на это место, а ты покамест стой между народом, разговаривай, что, мол, льдины идут и очень это любопытно.

Льдины шли по реке, как толпа мастеровых, – угрюмо и неохотно.

Рыжий человек остался на месте, поглядывая на ледоход и поеживаясь от холода.

Алексей Сурнин вздохнул и пошел в Кунсткамеру.

Привычно глянул он на притолоку: на притолоке медный гвоздь обозначал рост императора Петра I, который умер более шестидесяти лет тому назад.

Кунсткамера состояла из коллекций, когда-то собранных императором, и из его личных вещей.

Про Петра в Петербурге любили вспоминать. Говорили о его росте и неукротимом характере. Осталась отметка его роста.

Гвоздь на притолоке человеку, вошедшему в комнату, приходился выше головы на пядь.

Окна портретной комнаты выходили на северо-запад. За окнами – деревья, уже голые, за сетью веток – двенадцать крыш длинного здания, протянувшегося от Невы до Невки.

Комната полна зеленым светом; на окнах зеленые занавески, на полу зеленое сукно, стены обшиты досками и тоже покрашены матовой зеленой краской.

Конец ознакомительного фрагмента.