Я обрадовался. Если отец сказал «подумаю», то обязательно поможет.

Почти аналогичный по содержанию разговор состоялся у меня вечером с родителями Мари. Главный вопрос был тем же самым – что подумает окружение? Ну хорошо, встречаются ребята уже более трех лет, это понятно. Но вместе поехать в далекую Москву и жить в этом чужом, холодном и суровом городе под одной крышей? Это было уже чересчур. Мари слушала спокойно, не вмешиваясь в мой разговор с мадам Сильвией, и вдруг сказала:

– А что если я на недельку-две возьму с собой Терезу? У нее ведь тоже каникулы.

Тереза уже училась на втором курсе, на факультете архитектуры.

Таким образом, задача усложнилась. Главный вопрос – удастся ли мне решить «квартирный вопрос»? Ведь, как известно, с этим в Москве всегда было чрезвычайно тяжело.

Вся первая половина января нового, 1963 года прошла в лихорадочной подготовке к поездке. Девушки возбужденно обсуждали, какие наряды будут носить в столице, куда ходить, что смотреть. А я думал, как найти приличное жилье и успешно пройти стажировку, от которой во многом зависели перспективы будущего трудоустройства.

В конце января мы втроем вылетели в Москву утренним рейсом на «Ту-134». Эту поездку я помню в мельчайших подробностях – ведь в определении нашей дальнейшей судьбы она сыграла решающую роль.

Москва встретила нас легким морозцем и нервно-беспорядочной суматохой – как я потом убедился, постоянной. Долго, больше двух часов, ждали багажа, потом носильщика. Затем женщина-таксист, похожая на мужчину-зека, привезла нас на улицу Чехова, в самый центр города. Там жила машинистка журнала «Партийная жизнь» – по просьбе своего главного редактора, коллеги отца, она согласилась сдать нам на три месяца свою квартиру, а сама перебралась к сестре. Всю дорогу девушки с любопытством разглядывали город через грязные, запотевшие окна, а таксистка беспрерывно переругивалась с другими водителями. Зашли в подъезд, на старом решетчатом лифте поднялись на пятый этаж, взяли ключи у соседки – пожилой женщины в потрепанном ватнике, встретившей нас с подозрением.

– Иностранки, что ли? – спросила она. – Нужна прописка. Я, как ответственная по подъезду, должна в течение трех дней доложить участковому о новых жильцах. А вы им кем приходитесь?

– Понимаете, бабушка…

– Какая я вам бабушка? Зовите меня Вероникой Васильевной и покажите ваши паспорта. А может, вы вовсе не советские граждане?

– Вероника Васильевна, я покажу паспорта и вам, и кому угодно. Дайте только нам ключи, мы устроимся, и я представлю все документы.

После повторных переговоров по телефону с квартирной хозяйкой и сверки моей фамилии с паспортом старуха отдала мне ключи, предупредив:

– В десять вечера подъезд закрывается. Чужих людей не приглашать, гулянки и танцы не устраивать. Через три дня представить документы о прописке. Всё! – и захлопнула дверь.

– Да, – обратился я к ошеломленным девушкам, – пока что столица встречает нас неприветливо. Но все будет хорошо!

Беспричинная злоба старой москвички показалась нам странной. Уже много позже, повзрослев и приобретя жизненный опыт, я понял причину агрессивности несчастной женщины – ее, потерявшую на войне или в годы сталинских репрессий мужа, а возможно, и других близких и живущую в одиночестве на мизерную пенсию, должно было невыносимо раздражать любое счастливое лицо, да к тому же еще молодое и чужое.

Квартирка, довольно чистенькая, но бедная, давно требующая ремонта, с двумя смежными комнатами и крошечной кухней, узким длинным коридором, отдельной ванной и отдельным крошечным туалетом, тесно заставленная мебелью и пахнущая старьем, никак не соответствовала нашим представлениям о столичной жизни.