Оправдывая поведение Петрова с немцем и положительно относясь к его краткому пребыванию возле фронта, старый солдат не мог взять в толк, почему, будучи студентом-третьекурсником и располагая отсрочкой, он вообще оказался на фронте. «Не имели они права тебя брать, раз документы на руках!» – «Да я сам!..» – «Ты бы написал куда следует, обжаловал, им бы хвост накрутили! Где это сказано – раз война, все законы побоку!» – возмущался солдат. «Добровольно я, понимаешь, добровольно!» Петрову почему-то стыдно было произносить это соответствующее истине слово. «Мало ли что, – гнул свое солдат, – тебя небось профессоры учили, сколько ж это денег стоило! Нет, должны были доучить тебя до конца…»

Тогда Петров спросил солдата: а если бы, мол, тебя не взяли на войну по призыву, пошел бы ты сам? «Как же это могли меня не взять? Что я, больной или порченый, что, у меня глаз кривой или грыжа в паху?» – «Да нет, просто так, не взяли – и все!» – «Так не бывает. Кто же тогда врага отгонит?» – «Другие, – втолковывал ему Петров. – Считай так: народу хватает, и тебя оставили дома на развод. Пошел бы ты сам?» – «А без меня не может хватать, – возражал солдат. – Кто же на моем-то месте будет?» – «Свято место пусто не бывает, другой там будет, не хуже тебя, а может, и получше», – подначивал Петров. «Это, что ль, как в старину – богатые мужики за сынов своих в солдатчину некрутов покупали?» – усмехнулся солдат. «Ну, хочешь так, хочешь, просто обошли тебя, забыли. Или, скажем, перебор произошел, и тебе говорят: ступай домой, без тебя справимся». – «Мое почтение! – заулыбался щербатым ртом солдат, и как-то распустилось, расслабилось его жесткое, подбористое лицо. – Со всем нашим удовольствием!»

Ясности разговор не дал: чтобы прийти к ней, требовалась слишком долгая и хитрая работа, – израненный и утомленный беспрерывными войнами, солдат упрямо отталкивал спасительную руку. «А кто же на моем месте будет?» – вот оно главное! Перед солдатом не стояло проблемы: идти – не идти, а все умозрительные предположения яйца выеденного не стоили. Петров же мог пропустить войну мимо себя, но не захотел этого, и, что бы ни говорил солдат, правильно поступил. А вот то, что у него не получилось толка, – дело другое.

Рассуждения старого солдата мудры и оправдательны, но куда вернее его же: «А кто на моем месте будет?»

Из госпиталя Петрова отправили на комиссию. Годен к нестроевой службе в тылу – было заключение. Поглядев на его огорченное лицо, председатель комиссии сказал: «Вы студент-третьекурсник, вас охотно демобилизуют». Но этого как раз ему и не хотелось.

Возвращение в Москву осталось одним из самых жалких воспоминаний его жизни. Он словно предчувствовал это и не сообщил жене о своем приезде. Он решил поехать сперва к матери, перевести дух и собраться нацельно. Но, выходя из вагона на Ленинградском вокзале в числе других военных людей – отпускников, командированных, инвалидов, – пронизанный чувством дорожного братства с ними, крепко и ладно ощущая всю свою солдатскую одежду – шершавую шинель с зелеными фронтовыми погонами, кирзовые сапоги, плотно натянутые на ватные брюки, и самодельную фуражку, которую выменял в госпитале на ушанку, – ловко опираясь о кленовую тросточку и поддерживая большим пальцем лямку рюкзака, он пожалел, что жена его не встречает. Все мальчишеское, сохранившееся в нем, возжаждало этой встречи – фронтовика с верной фронтовичкой. Но когда он случайно угодил в раму высокого зеркала в зале ожиданий, то чуть не застонал от унижения. Навстречу ему с мутной пыльной поверхности ковыляла неуклюжая фигура какого-то ряженого. Из необмявшегося, широкого, как хомут, воротника куцей шинельки торчала тонкая цыплячья шея, на странно большой голове сидела милицейская фуражка – за неимением малинового околыша кустарь-картузник поставил бордовый, а тулья отливала синевой, – на боку нелепо торчала сумка с противогазом – он сразу увидел, что противогазов здесь также никто не носит, – ремень без портупеи провис под тяжестью нагана, грязный вещмешок завершал геройский облик. Ко всему еще в этом шутейном одеянии ему можно было от силы дать лет семнадцать – школяр, решивший сбежать на фронт, или сын полка, которого не сумели должным образом экипировать.