Скотные же дворы социалистических хозяйств утонули в навозе, а хранилища стоков из наисовременнейших животноводческих комплексов с гидросмывом до сих пор представляют огромную опасность для рек, озер и, прежде всего, для людей. Вместо того чтобы на современном техническом уровне в первую очередь создать технологии производства органических удобрений, все средства ушли на строительство химических комбинатов якобы по производству минеральных удобрений (очень нужных в других, известных целях), где попутно производили и удобрения. Я, конечно, не противопоставляю одно другому. Минеральные удобрений, как и другие агрохимические средства – великое достижение человечества. Но, посудите сами, логичнее сначала убрать и рационально, по-хозяйски (вот ключевое слово) использовать, что под ногами уже созданное имеется. Крестьяне не просто применяли безотходные технологии (как модно сейчас выражаются), а вся их жизнедеятельность была безотходной. Все более или менее съедобные остатки съедены животными, способное сгнивать – в навоз, сгораемое – в печку и т. д.). Понятия «отходы» не было. А сейчас мы, очень умные и современные, утонули в своих отходах, как в городе, так и на дачах.

Можно было бы очень долго рассказывать о мудро решенных крестьянами агрономических вопросах, без всякого научного обеспечения. Поверьте, это действительно так. Мы этот опыт не осмыслили, пренебрегли им. Мы же умные, культурные, не то, что они… Остановлюсь только на отдельных, крупных.

Крестьянин знал без всяких приборов о каждом поле и каждом кусочке земли все, что могло повлиять на урожайность, как лучше использовать их. Он все годы внимательно наблюдал, запоминал и анализировал без устали, иначе ему было не выжить. Безымянных участков земли не было. В названиях урочищ заключалась обычно их характеристика: падь, болотина, бугор, гора и т. д. Крестьянин знал тот набор культур, которые на таких участках можно выращивать успешно, а что ни в коем случае нельзя. Когда его и как обрабатывать, засевать, убирать. Поэтому, чтоб никого не обидеть, каждый хозяин получал полосу на каждом поле.

В сегодняшних разговорах о ландшафте, адаптивно-ландшафтном земледелии как об исключительно ярком научном открытии (изобретении) не вспоминают почему-то, что это азбука для крестьянства, изложенная красивыми словами иностранного происхождения, а потому, видимо, «сильно» научными словами.

Это открытие только для тех, кто мог десятилетиями навязывать землеустройство, выполненное без топографических карт (они ж сугубо секретные – военные!), то есть без рельефа, с красивыми, большими полями, равного размера, нарезанными на бумаге по линейке. Для всего такого лоскутного поля одна культура и одна агротехника. А по таким полям следует «правильный» картинный севооборот во времени и пространстве. Но ведь даже в степи нет двух абсолютно одинаковых метровок (1м2)! А уж в Нечерноземье и подавно. Вот по таким умозрительным, красиво за столом сделанным схемам скручивали жизнь природы и живущего на ней крестьянства. Чтоб не завалить производство, специалистам приходилось потом делать по-своему, как надо, а зимой рисовать красивые истории полей для отчета начальству – рукамиводителям.

В своей нелегкой жизни, особенно в работе крестьяне все оценивали с точки зрения целесообразности. При обдумывании чего-то наперед никогда не отдавали и не могли отдать предпочтение несерьезным целям и делам. К примеру, главный показатель эффективности хозяйственной деятельности колхозов и совхозов в комсоветский период – урожайность никогда всерьез крестьяне не учитывали. Вятский крестьянин знал, что яровая пшеница дает невысокий урожай зерна. Но он ее сеял и получал (устойчиво по годам) зерно, необходимое для выпечки белого хлеба и праздничных кондитерских изделий. Знал он и что озимая пшеница урожайнее яровой, но не сеял ее, потому что в большинстве зим она вымерзала. Поэтому предпочтение отдавалось устойчивой к вятским суровым зимам озимой ржи, хотя ее зерно было и похуже и урожайность ниже. Риск в судьбоносных делах крестьянин исключал.