…Короче, я решил вмешаться. Для начала, наивно полагая, что мои слова что-то урегулируют, вежливо попросил мужиков извиниться перед женщинами и перестать в присутствии их выражаться. Мне посмеялись в лицо и нагрубили. На грубость я ответил грубостью. Ну и понеслось…

…Я, скорее всего, даже справиться с одним не мог, а уж против двоих – вообще не было не единого шанса. Они отметелили меня и выскочили на ближайшей остановке. Старушка ругалась им вслед и сетовала на то, что мне никто не помог, хотя сама тоже не особо спешила поднять меня с пола. Домой я ввалился в жутковатом виде. С фингалом под глазом, разбитым носом и двумя сломанными пальцами на руке. Мама крутилась вокруг меня, охая и ахая. Пока я пытался рассказать ей про свой героический поступок, она клялась повсюду водить меня за руку и ни на секунду не выпускать из виду…

…Приняв очередную дозу лекарств, я рухнул спать. Мама на кухне еще долго разговаривала толи со мной, толи сама с собой. Говорила о моем не стабильном психическом состоянии, о том, что завтра же поведет меня к психиатру. А я медленно засыпал. Засыпал и думал: «вот она – жизнь…»

4

…Утром было еще хуже, чем обычно. Я старался не показывать это маме, но ее не обманешь. Она, как и обещала, повела меня (хорошо, что не за руку) к известному психиатру. Снова белые стены, белые потолки, белые кабинеты и люди в белых халатах. Хоть я и не чувствовал себя уже таким серым, мне все равно было не по себе. Доктор задавал скучные вопросы, а я давал скучные односложные ответы. Немного разнообразия в этот процесс пришло тогда, когда пришлось рассказывать о вчерашнем прошествии. Вспоминая эти неоднозначные события, я выставлял себя, то героем, то полным придурком. Психиатр, дослушав историю до конца, заключил, что я пока сам не знаю как к этому относиться. Потом он спросил, не хочу ли я рассказать еще о чем-то. Я тут же вспомнил о парке, о девушке и сказал доктору, что мне с ним больше делиться нечем. Тогда он принялся рассказывать о пяти стадиях принятия смерти. Сначала идет «отрицание». По его словам, то, как я вел себя в последнее время, и есть мое виденье отрицания смерти. Я каждый день делал то, что делал на протяжении последних двух лет жизни, убеждая себя, что ничего не изменилось. Но то, что произошло вчера, является переходом от стадии «отрицания» к стадии «гнева». В общем, я зол на весь мир и выплескиваю свою злобу на всех, кто подвернется мне под руку. А впереди, перед заключительной стадией «принятия», меня ждет еще стадия «сделки» и «депрессии»…

…Мне доктор нравился. Он не был похож на своих коллег. Он не был занудным умником, на приеме у которого чувствуешь, что в чем-то провинился. Он действительно хотел помочь. Единственное в чем он ошибался, что ко мне эти стадии никакого отношения не имели. Я уже давно смирился со всем. У меня не было депрессии, я не искал виновных и вовсе ни на кого не злился. Я хотел только одного – еще раз ее увидеть.

…После недолгих дебатов с мамой, мы вместе пришли к выводу, что на работе мне больше делать нечего. Однако последовал вопрос, чем мне вообще заниматься? Мама даже записала меня на три занятия по групповой терапии. Оставалось лишь переждать выходные.

5

…Смятение на ее лице польстило мне. Не просто так я встал в шесть утра и пришел к ее дому с цветами. Я проводил ее до института. По пути разговаривали. Я сейчас даже не вспомню о чем. Да и неважно это. Меня пленила ее манера говорить: ее речь, ее смех…

…Когда мы расстались, я снова пошел к доктору. Ни к тому, который мне понравился, а к новому. Снова белые стены, потолки… Группа была большой. Человек двадцать. Не меньше. Каждый из них по очереди рассказывал про то, какой он сильный, как ему нелегко с болезнью, но он обязательно справится. Он пройдет этот сложный этап своей жизни и бла-бла-бла… Короче, все в этом духе целых три часа. После очередного рассказа, все пришедшие смахивали слезы, взрывались аплодисментами, подбадривали говорившего и, вторя сонному доктору, уверяли, что он молодец. Когда пришла моя очередь говорить, некоторые сентиментальные барышни разрыдались еще до того, как я открыл рот. Видимо, все дело было в моем возрасте. Растерявшись, я решил вообще ничего не говорить. Доктор прищурил свои поросячьи глазки, но настаивать не стал.