Тетя Мина тоже была очень умна. У нее не было денег на образование, поэтому она вышла замуж: «еще одна умная женщина, чья жизнь прошла напрасно». Тетя Мина никогда не повышала голос, не смеялась громко и не выказывала эмоций. В отличие от матери, не лезла в драку и не бунтовала в открытую. Она не открывалась даже самым близким, словно прятала что-то драгоценное от мира, который столько у нее отнял. У Мины были свои отдушины: она играла в азартные игры и курила. Мама хвасталась, что ей тоже нравились оба этих занятия, но она предпочитала воздерживаться от них, потому что это было неправильно (хотя партию в джин рамми она сыграть могла). Она пыталась заставить подругу отказаться от пороков, и этому крестовому походу не было конца. Тетя Мина улыбалась ироничной полуулыбкой и отвечала: «В отличие от тебя, Незхат, я не мазохистка». Ее немного раздражало, когда мать объединялась с мужем тети Мины Махбодом в борьбе с Миниными дурными привычками. Мина избегала открытых конфликтов и все делала по-своему, даже если приходилось скрывать свои действия от двух самых близких людей: мужа и лучшей подруги.

У моего отца с тетей Миной было особое взаимопонимание: их беспокоили и возмущали одни и те же вещи. Но Мина не поддавалась его обаянию. «Не рассчитывайте, Ахмад-хан, меня вам завоевать не удастся!» – повторяла она. Он ей очень нравился, и позже она обращалась к нему за поддержкой, но никогда не придавала значения его жалобам.

В моем детстве мать постоянно повторяла, что «в ее время» считалось, будто высшее образование получают лишь те девушки, кто не смог выйти замуж. Образованные женщины считались некрасивыми, над ними все смеялись. В некоторых семьях даже считалось, что чтение и письмо «открывают девушкам глаза и уши» и превращают их в «распущенных женщин». Мой дед был прогрессивным человеком и не терпел подобного абсурда. Сводную младшую сестру матери, Нафисе, отправили учиться в Америку, но у матери не было такой возможности. «Меня некому было защитить, – говорила она. – У меня не было матери, никого не заботило, что со мной случится». Мать и тетя Мина так никогда и не пережили трагедию своего нереализованного потенциала, того, что Эмили Дикинсон называла «растущим чувством крыл». Возможно, именно поэтому они столько лет не расставались, несмотря на огромные различия в темпераментах и взаимное неодобрение по некоторым вопросам – точнее, даже не неодобрение, а неприязнь.

Мать любила закатывать сцены. Гордилась своей «абсолютной искренностью и открытостью». Иногда в раздражении говорила, что тетя Мина «себе на уме». «Это часть ее характера, – говорила она. – Вечно она все скрывает. Знает, как я ценю честность, и все же лжет или попросту отказывается говорить мне правду». «У твоей матери голова в облаках, она понятия не имеет, чего хочет от жизни, – говорила Мина. – Таких идеалисток еще поискать. Она наивна, как двухлетка».

Тетя Мина терпеть не могла, когда мать принималась вспоминать своего «более идеального» первого мужа. «Только вспомню, как Саифи ко мне относился… – заводила мать свою шарманку. – С самого первого момента он смотрел только на меня. А теперь…» – она замолкала. «А что теперь? – огрызалась Мина с полуироничной, полуснисходительной улыбкой. – Теперь у тебя хороший муж и двое здоровых прекрасных детей. Незхат, спустись наконец с небес на землю!»

По пятницам в нашей гостиной собирались совсем другие гости. Эти мероприятия были серьезнее; на них присутствовали и мать, и отец. Гости начинали съезжаться ближе к обеду; их было то больше, то меньше, но некоторые приходили каждую неделю. Иногда являлась тетя Мина, но почти всегда молчала. Думаю, она приходила отчасти из любопытства, отчасти из преданности. Иногда все-таки произносила пару слов, если хотела возразить или опровергнуть какое-либо утверждение или заявление.