И вдруг Княгиня пропала. Когда она не появлялась уже четыре дня, сама Ираида Львовна дала распоряжение «разобраться и доложить». Разбираться откомандировали Верочку. Верочка знала только, что живёт бабка в соседнем доме. А дом тот был двенадцатиэтажным и с шестью подъездами! Как тут разбираться?!
У первого подъезда на скамейке сидели нахохлившись, как старые вороны три старухи.
– Фелицату вам? В третьем подъезде она, – ответила одна из старух, едва Верочка начала расспрашивать, – только померла она намедни.
Одиноких людей хоронит государство. Но Ираида Львовна распорядилась, что хоронить бабку будет Гастроном. Хоронили её на Смоленском кладбище. Недалеко от часовни Ксении Блаженной. У Фелицаты было какое-то особое разрешение на подзахоронение после кремации в могилу к родным.
Для поминок Гастроном расстарался. Стол ломился от деликатесов, но никто к ним не притронулся. Не пилось и не елось. Отец Никодим, такой же древний, как и покинувшая этот мир Фелицата, рассказал её немудреную историю.
Фелицата Аркадьевна Черемисина родилась в 1895 году в Петербурге. Все 93 года она и прожила в этом городе, упрямо называя его старым именем. Её родители имели большую квартиру из двенадцати комнат на Васильевском острове. Отца расстреляли в восемнадцатом году, братья погибли на фронтах гражданской войны. Фелицате с сестрой и матерью разрешили жить в узкой пятнадцатиметровой комнатке для прислуги. Остальные комнаты заняли «товарищи». Мать и сестра вскоре скончались от тифа, а Фелицата осталась. Семьи не завела, детей не родила. Как-то устроилась учительницей в музыкальную школу. В ней и проработала до семидесяти лет. В блокаду едва не умерла от голода. Но чудом попала в эвакуацию вместе со школой. Так бы и прожила она всю жизнь на своём любимом Васильевском острове в родной квартире, если бы не соседи. Очень им хотелось жить в отдельных квартирах. Уговорили, умолили. Разъехалась коммуналка по всему городу. И оказалась Фелицата после василеостровских линий в однушке в Весёлом поселке.
– Прожила она здесь меньше года…
– Да… – который раз пытался заговорить Миша-мясник. И снова замолкал.
– Эпоха! – Поддакивал грузчик Валентин.
– И никакая она не сука, – размазывала по лицу польскую тушь Маша.
– Ага, – соглашалась Тоня, поглаживая Машу по кримпленовым плечам.
– Это мы по себе судим!
– Скоты мы, и жизнь ведем поганую! – припечатала Верочка. – Всю жизнь куебздимся-куебздимся, света белого не видим. А бывают люди… такие… такие! Вот как наша Фелицата, – и некрасиво заплакала.
– Как нам всем повезло, что она ходила в наш магазин, – вытащила из рукава кружевной платочек и приложила к глазам Ираида Львовна.
Все вновь замолчали, как никогда понимая, ненужность слов. Эта Сука в ботах, вековая ветошь, разбудила в них то, чего они и сами за собой не знали. То самое светлое, что есть в каждом. Никто не видел, а Фелицата разглядела. В маленьком старом теле оказалась такая мощная сила духа и бездна достоинства, что их души тут же откликнулись. И потянулись к ней. Им всем хотелось стать лучше и чище. Чтобы быть к Фелицате поближе. Пусть не на одной ступеньке, но хотя бы на одном крылечке…
Ночной звонок
Лада с трудом нашарила в темноте телефон. Половина третьего! В голове прозвучало голосом любимого артиста «Я очень не люблю ночных звонков…»
– Лада Романовна, это Гриша…
– Какой Гриша? – не поняла Лада, стараясь закрыться от всеобъемлющего страха, наползающего на неё стотонным танком.
– Друг Антона.
– Господи, Гриша, прости, я не узнала тебя. Что случилось?
Гриша молчал. А Лада чувствовала, как танк её полностью подмял. И такая знакомая и ненавистная чёрная волна потащила её за собой.