Отогнав роившиеся в голове мысли, Марат откинул одеяло и, вскочив с кровати, начал одеваться.

– Доброе утро, мама! – произнёс он тихонько, просунув голову в дверь её спальни и увидев, что мать лежит с открытыми глазами.

– Доброе утро, сынок! – повернулась она к нему, протягивая руку. – Пройди сюда, возьми стул и присядь рядышком.

Войдя в комнату и взяв табуретку, Марат устроился возле её кровати.

– Как ты чувствуешь себя, мама? – спросил он, погладив руку матери и положив её к себе на колени.

– Сегодня уже лучше, – попыталась улыбнуться она, не отстраняя руки, – правда, голова ещё болит и немного в груди давит, но мне уже лучше, честное слово, лучше, сынок.

Марат знал, что мать лишь старалась успокоить его. Рука её была горячей, а глаза, обычно добрые и живые, застилала мутно-печальная дымка.

– Ты ещё не пила чай, мама? – спросил он.

– Нет. Я и не хочу. Правда.

– Вот что, – требовательно и серьёзно сказал Марат. – Ты полежи здесь, а я выйду сейчас в сад, соберу смородиновых листьев и заварю чай, не простой, а волшебный. Ты попьёшь его и сразу же поправишься. Смородина – это лучшее лекарство. Так написано в журнале «Здоровье». Я ещё вчера прочитал.

– В журнале «Здоровье»? – болезненно улыбнулась мать. – Когда же ты успел это прочитать? Ведь вчера ты до поздней ночи находился возле меня, ухаживал за мной, как нянька. Небось, и уроки не выучил?

– Письменные задания я успею сделать до начала уроков. Здесь, дома, сделаю или пойду в школу пораньше. А устные… Выкручусь, я же не тупица какой-нибудь!

– Уж не подведи, сынок! Ты – сын учительницы, помни об этом! А насчёт чая не беспокойся. Сейчас я встану, заварю сама.

– Лежи, лежи, мама! Я сейчас, я быстро! – вскочил с места Марат и опрометью выбежал из спальни.

Сад встретил его ослепляющим солнечным светом, разноголосым щебетом птиц, весёлым стрекотанием прячущихся в траве кузнечиков.

Постояв немного и полюбовавшись глубоким синим небом, по которому плыли одиночные облака, стройными, умытыми росой деревцами, Марат подошёл к посадкам смородины и, выбрав куст погуще, стал срывать с веточек молодые, успевшие позеленеть листочки и складывать их в прихваченную с собой чашку.

Когда чашка была уже полна, он вдруг почувствовал, как что-то мягкое, тёплое коснулось его затылка, плавно скользнуло по волосам, словно их погладила ладонь матери. Марат поднял голову и тут же застыл с широко раскрытыми от удивления глазами.

Перед ним на расстоянии вытянутой руки в воздухе висел светящийся шар, тот самый, что являлся ему в снах и красовался рядом с ним на фотографиях. Шар слегка пульсировал и будто бы наполнен был изнутри чуть клубящейся разноцветной дымкой.

Мамочка моя! До чего же он красив, этот шар!

Он словно переливался всеми цветами радуги, то возгораясь, то чуть бледнея, и казалось, жил и дышал, источая в ритм своему дыханию чудное радужное сияние.

«Кто ты? Зачем ты здесь?» хотелось спросить Марату, но язык его словно онемел. Он был не в состоянии произнести ни слова. И тут произошло неожиданное. Шар будто заметил его растерянность, подплыл ближе и мигнул своим живым внутренним светом, и тут Марат, сам того не желая, словно влекомый какой-то неведомой силой, протянул к нему руки. К его удивлению, шар не дрогнул, не отстранился, а мягко опустился на его ладони. Сильный и приятный жар прошёл через его руки, разлился по всему телу, заставив сомкнуть веки и застыть в какой-то сладостной неге.

Долго он так стоял и, когда почувствовал, что тепло медленно покидает его тело, открыл глаза, ладони его уже были пусты, покоившийся на них шар словно растворился в воздухе. Лёгкое головокружение, сухость во рту – это было всё, что осталось от их общения. А ещё – скованность во всём теле, желание стоять тихо, безмолвно, спокойно дыша и ничего не замечая вокруг.