Так вот, абсолютно все эмигранты рано или поздно скатываются в пучину пиджина из русского и немецкого, даже такие литературные снобы, как я. Клянусь, я много лет старательно отсеивала один язык от другого, не ленилась повторить всю фразу с переводом, но в какой-то момент сдалась на слове «термин» с ударением на И.
Это запись на прием или сам прием.
Согласитесь, в наше время, когда целую речь можно заменить грустным смайликом, соблазн написать «Можно мне термин?» есть. Плоть слаба, а лингвистические извращения не знают границ.
Или вот еще доза!
Доза это на самом деле Dose – коробочка, ланч-бокс, контейнер, который в моем советском детстве воркутинские шахтеры называли «тормозком». В такую кладут бутерброд в детский сад, обед на работу и перекус в дорогу, в ней заботливые бабушки передают кусок сливового пирога, а школьники благополучно забывают в недрах рюкзака на все каникулы, чтоб вывести там новую цивилизацию. Они бывают вакуумные, стеклянные, пластиковые, железные, алюминиевые, деревянные и даже из бамбука, но венцом творения по умолчанию считается пластиковый бокс от Tupperware, который является гордостью любой хозяйки. Это такой феррари среди кухонных коробочек, такие передают по наследству (я получила от свекрови целых четыре плюс салатница с крышкой) и за невозвращение которых можно нажить себе заклятого врага.
Поэтому если услышите вопрос «Кто видел мою дозу?», не пугайтесь. Это пиджин.
А самым незабываемым для меня навсегда останется вопрос моей подруги при переезде и паковке мебели: «Оля, а что делать с рыгалькой?» От ужаса у меня встали дыбом брови, потому что я судорожно начала вспоминать, как и где кто-то из домашних людей и зверей мог такое сделать и почему я не заметила.
Но оказалось, что она имеет в виду полку, Regal, а уменьшительно-ласкательный вариант вышел «рыгалька». Как бы полочка. Приятно познакомиться!
Но самое коварное в языке, это когда переводишь слово чересчур дословно. Например, масло. В русском масло сливочное (немецкое Butter) и масло машинное (Öl) это просто масло. Но как были удивлены работники СТО, когда первые переселенцы попросили заправить Butter в машину!
Я была уверена, что таких казусов у меня не будет. Спойлер: я ошиблась. Во всем были виноваты глухарь и лось.
Я приехала в Германию в нулевых годах, в черном пальто и с уверенностью, что знаю язык в совершенстве. Это самая прекрасная черта молодости (после упругой груди) – уверенность в себе, причем такая, что позитивные вибрации сбивают на лету птиц.
Так вот о птицах. Я решила удариться в воспоминания детства и рассказать, как мой дед охотился на глухарей в тундре. Они ж, когда токуют, ничего вокруг не замечают, и можно близко к ним подойти.
Важный нюанс – слову «глухарь» школа и институт как-то не учили. Очень досадный промах, ведь, согласитесь, слово крайне важное, просто каждый день нужное.
Интернет в нулевых был такой редкий, как и сам глухарь. В компьютере только. В общем, я попыталась включить логику и начала рассказ:
– Муж, ты знаешь такую птицу, которая глухая?
На немецком глухая это Taube.
Муж согласно кивнул.
Проблема в том, что таубе – это по-немецки «голубь». Не спрашивайте почему, но такого кульбита никто не ожидал, поэтому я рисовала картину маслом:
– Они ж здоровые, до пяти килограммов самец, начинают брачные игры когда, он хвост и бороду распускает и ТК! ТК! Можно подойти близко, и готова добыча! А так они людей боятся.
У мужа от ужаса встали дыбом усы. Он представил себе гигантского бородатого голубя в тундре и решил меня переубедить:
– Ну ты что! Они ж обычно маленькие, меньше кошки, и повсюду, от Берлина до Нью-Йорка, их бабушки подкармливают, а они на подоконниках срут! А некоторые их разводят в качестве почтовых птиц! Выставки вон целые есть!