Сон сразу отлетел от дьяка.

– Ну, чего ты тут мелешь! Зови скорее сюда Ониську, все разберем!

По зову Хомяка в палату вошел небольшого роста человечек; в обеих руках у него было по клетке, третью он ухитрился привесить у себя на груди. Клетки были железные, прорезные, со столбиками и с орлами.

Карла истово перекрестился на икону, поставленную в углу горницы, и, еле слышно ступая своими маленькими ногами, обутыми в мягкие желтые сапоги, медленно приблизился к дьяку и низко поклонился.

– Здравствуй, Ониська, – с важностью сказал ему Казанцев, – принес птиц? вот молодец, хвалю! Кажи мне старого моего знакомого, что шапку склевал!

Желтовато-болезненное личико карлы побледнело и, заикаясь, он робко ответил:

– Ой, беда, господин честной, случилась со мной, неминучая! ушел от меня в лет тот попугай, что слывет «Паракитой»! сгибла моя головушка неразумная!

И Ониська опустился на колени перед дьяком. Казанцев вытаращил глаза от изумления, испуганно развел руками.

– Истинно напасть нежданная! что я отпишу теперь государеву дворецкому, что скажу в свое оправдание? Приказано четырех птиц в Воздвиженское на потеху царевен представить, а у тебя только три!

– Поручил мне истопничий Александр Борков кормить сих государевых птиц и наблюдение за ними иметь, а равно словесем русским их обучить, – заговорил карла, – исполнял я то поручение неукоснительно: птица за все время веселою и здоровой находилась. И сегодня, как пришел твой посланный за ними в Потешную палату, я только что опустил клетку, чтобы корм задавать птицам. Трех попугаев спустил как следует, а у четвертого, что поминать твоя милость изволил, у Паракиты, дверцы у клетки распахнулись, и птица ушла в лет.

– Голову ты у меня с плеч снимаешь, Ониська, – жалобным голосом произнес Федор Петрович, – как без этой птицы отправку сделать?! Куда же улетел этот «Паракита»?

– Дозволь слово молвить, – вмешался в разговор Хомяк.

– Говори!

– Всю дорогу за нами летел, вот здесь на березе и сидит, только имать никак не дается, уж мы пытались не раз.

– Здесь, на березе, в саду, – закричал Казанцев, – а вы, рохли, изловить птицу не можете! Ну, следом за мною!

И из Мастерской палаты чуть ли не все мастера и мальчишки выбежали в сад ловить заморскую птицу.

Небольшой зеленый – попугай сидел на дереве и спокойно чистил себе клювом крыло. Он довольно равнодушно посмотрел на шумевшую толпу, явившуюся в сад для его поимки, и только когда стрелец-посланец стал трясти березу, на которой сидел попугай, он перелетел на высокий раскидистый ясень.

– Вон, вон куда сел, – кричал дьяк, указывая на перепорхнувшего Паракиту, – лезь, хватай его.

Мастера и мальчишки, обрадовавшись, что хотя на время освободились от работы, старались всеми силами изловить попугая, но последний только перелетал с одного дерева на другое.

Карла Ониська шепотом повторял все молитвы, какие только помнил, чтобы улетевшая по вине его птица снова была водворена в свое обычное помещение.

Но поимка царского попугая плохо ладилась, все только измучились, а птица по-прежнему сидела на молодом клене.

Еле дыша от усталости, тучный дьяк не знал, что придумать для поимки птицы.

– Милая, хорошая птичка, – обратился он к попугаю; сняв с головы шапку и помахивая ею, – на тебе мою шапку, порти ее, как прошедший год в «верху», только спустись сюда, к нам!

Но видимо дьякова шапка не прельщала Паракиту. Он по-прежнему равнодушно чистил клювом свои перышки.

– Ну, постой же проклятая птица, – вне себя завопил Казанцев, – уж поймаю я тебя!

И, забывая о своей полноте, дьяк схватил палку и начал стучать по дереву, на котором сидел попугай. Птица, испуганная стуком, перелетела через тын и скрылась в соседнем саду.